Облака и звезды
Шрифт:
Отложив в сторону последний лист, сказал сухо:
— Эфемеры у вас хороши. Но не в них суть. Главное — представители постоянных растительных группировок: травянистые многолетники, полукустарники, кустарники.
— Кустарниковый ярус на Челекене выражен очень слабо, — сказал Стрельцов, — только в прибрежной зоне, да и то отдельными пятнами… Антропогенный фактор: туркмены рубят на топливо.
— Это все ясно, — нетерпеливо перебил Решетов. — Кустарники там под угрозой полного уничтожения. Барханы того только и ждут: тогда, мол, наступит для нас раздолье. Надо,
— Здесь, — неуверенно сказал Стрельцов. — Только их мало, Иван Иванович!
— Видов мало? — Решетов сбросил на пол верхнюю сетку, снял упаковочные газетные листы. — А там много и не растет. Зато те, что растут, вижу, полностью собраны: сетки вон какие пузатые!
Стрельцов стал передавать профессору гербарные листы. Решетов разворачивал их, оглядывал растения: травянистые были засушены целиком, из кустарников — отдельные ветки. Работа Стрельцова нравилась: профессор бормотал латинские названия, усмехался, должно быть борясь с какими-то сомнениями, может, споря с собой.
Вот еще одна сетка разобрана.
— Дальше!
Стрельцов подал новую, развернутую уже сетку. Решетов открыл первый лист, вздохнул разочарованно:
— Что, опять солянки? Да они были уже! Кустарники мне, кустарники давайте! Вон кандымов у вас всего пять листов. Открывайте новую сетку.
— Кустарниковых видов больше нет, — смущенно сказал Стрельцов.
Решетов взглянул на него непонимающе:
— Как нет?
— Больше не собрал, Иван Иванович.
— Но почему? Заболели? Досрочно выехали?
— Нет, совсем недавно оттуда.
— Так где же экземпляры с плодами? Без них Кандыма не определишь. А Кандым там — главная фигура. На него вся надежда. Один сдерживает свирепость барханов. Наши ботаники там давненько не были. Выходит, вы полпред челекенской флоры. Надо установить, какие виды выжили, потом заняться ими. Ну, какие же это виды? — Решетов снизу вверх смотрел на Стрельцова. Худой, маленький, в вылинявшей от солнца синей спецовке, он смотрел, ждал. — Где экземпляры с плодами? Хоть один покажите.
Стрельцов сказал виновато:
— Мне удалось собрать только цветущие экземпляры, Иван Иванович.
— Как же вы определите виды? Цветы у кандымов все одинаковые.
— Знаю. Но видов там очень мало… можно по литературе посмотреть. — Уже сказав, он спохватился: «Что я несу?» Поздно! Решетов все понял, смотрел на него, как на стол, шкаф, пустую сетку.
— Ах, вон что! А я-то, дурак, и не сообразил… В самом деле, до чего же просто: по «Флоре СССР» примерно установить виды — некоторые наверняка совпадут. И незачем лазить по барханам, жариться на солнце, пыль глотать. Другие уже и лазили и жарились. Тем паче главное-то налицо: основная часть растительного покрова — эфемеры, солянки — собрана образцово; карта в красках составлена, почвенные шурфы описаны. Все есть, что требует ВАК. Подумаешь, нет кандымов с плодами! Обойдется! Таков ход мыслей? Угадал?
Решетов стал быстро-быстро укладывать гербарные
— Прошу: ваш гербарий. А засим желаю всяческих свершений и удач!
«Да он же меня выставляет! — холодея, подумал Стрельцов. — Боже мой! Как же это?..» Он сказал задыхаясь:
— Я исправлю свою ошибку. Укажите как, и я все, все сделаю. Только помогите мне, Иван Иванович!..
Засунув одну руку в рукав плаща, Решетов обернулся к Стрельцову:
— Как? Найти кандымы с плодами. Без этого все идет насмарку. — И, встретив молчаливо-умоляющий взгляд, жестко добавил: — На Челекене сильное развевание. Опавшие плоды могут сохраниться в наметенных буграх под кустами. Найдете — ваше счастье. Нет — ждите будущего года. — Он помолчал и, увидев, что Стрельцов опять заворачивает сетки в макинтош, сказал: — Не надо! Дождь, кажется, перестал.
Стрельцов не заметил, как, миновав двор, вышел на улицу. Дождь кончился, только холодная водяная пыль сеялась с низкого, плотно забитого тучами неба. Он поднял воротник макинтоша, сгорбясь зашагал по тротуару.
Автомобильный сигнал рявкнул над самым ухом. Стрельцов вздрогнул, отскочил в сторону. Такси, завизжав тормозами, остановилось почти вплотную. Шофер высунул в окошко дыневидную, иссиня выбритую голову, злым, плачущим голосом крикнул:
— Что, на ходу спишь, старый ишак?
Увидев, что ошибся, он добавил еще что-то, видно посильнее, но уже по-туркменски, потом с места, словно текинского скакуна, рванул машину, обрызгав Стрельцова грязной водой.
В гостинице «Октябрьская» над столиком дежурной висела бессменная табличка «Свободных мест нет», но в коридоре было тихо, пусто — все на работе.
Стрельцов прошел в свой двухкоечный номер, стащил брезентовые сапоги, повалился на кровать. И почему нельзя вернуть прошлое, совсем недавнее прошлое? Разве не мог он сегодня поработать с гербарием, полистать газетную подшивку, наконец, просто поспать подольше? Поезд-то из Красноводска пришел во втором часу ночи. Чудом нашлась вот эта койка — лежи, отдыхай. Так нет же, не выспавшись, схватился, побежал в академию — искать Решетова. Вот и нашел его на свою голову…
Стрельцов лег вниз лицом, зарылся в подушки. Он все еще убегал, прятался от горькой мысли о неизбежном отъезде в Москву: до весны здесь нечего делать. Искать плоды Кандыма в буграх — это искать иголку в сене… А весной снова отправляйся на Челекен, жди, пока созреет Кандым.
Тоскливо оглядел гостиничный номер с его обычным комфортом — зеркальный шкаф, хрустальная люстра, тумбочка с большим никелированным чайником и маленьким чайником для заварки. Всего несколько часов назад он вошел сюда счастливый: прибыл к цели!
В комнате потемнело: снова наплыли тучи. Стрельцов с утра ничего не ел, но сама мысль об обеде была сейчас противна. Эх, заснуть бы, потом проснуться — и нет ни Решетова, ни проклятого Кандыма… Он, как в детстве, накрыл голову подушкой, приготовясь нырнуть в сон, в забытье.