Обманутое счастье
Шрифт:
Лиза хотела что-то сказать, но я остановил ее взглядом.
Продолжил наблюдать за мужчиной.
Ну. Давай. Отвечай.
Кто ты ей, а?
Варя переминалась с одной ноги на другую, ожидая ответа и не понимая, почему мужчина от, казалось бы, простого вопроса впал в такой ступор.
Никак от нее взгляда не мог оторвать. Все разглядывал и разглядывал, будто не веря глазам.
Что? Похожи, да?
А я в своем взгляде не могу скрыть презрения.
– Варюша, – мягко произнесла Лиза, когда пауза слишком уж затянулась. Подняла Варю на руки, усаживая рядом
– О! – Варя радостно всплеснула руками. – Ти мой дедуска?!
Лизин отец заметался растерянным взглядом. От Вари к Лизе. От Лизы ко мне.
Я ухмыльнулся.
– Нет, Варя, – когда я заговорил, не узнал собственный голос. Настолько он звенел льдом. – Это не твой дедушка.
«И никогда им не станет» – продолжил я мысленно.
Этот ублюдок не достоин того, чтобы ты его дедушкой называла.
Варя уныло вздохнула, но, как и любой ребенок, быстро переключила внимание на то, что ее больше в данный момент привлекало. А именно на банку малинового варенья.
– Папа, салатика? – принялась хлопотать Лиза, пока мы с ублюдком смотрели друг другу в глаза.
Многое бы отдал, чтобы услышать о чем он сейчас думает.
Лиза успокоилась, наполнив тарелку отца. Выдохнула. Присела рядом со мной.
По-свойски положил руку ей на плечо. Притянул ближе.
Видел, как этот жест не ускользнул от мужских глаз.
– Папа, как дела у тебя?
Ну давай. Хоть слово из себя выдави. Дочь спрашивает.
Георгий Викторович сжал вилку в руке. Кивнул медленно, будто в трансе находится.
– Нормально, Лиз, – сказал тихо и хрипло. – Все нормально.
~Глава 49~
Яр.
– Надо ее переодеть, – сетует Лиза, замечая, как Варя вымазала в варенье любимое платьице. Берет дочку за руку, ссаживая со скамьи. – Мы быстро. А вы… – сначала смотрит на отца, потом на меня. На меня почему-то жалобно, почти умоляюще. – Вы тут поговорите пока, да?
Посылаю ей еле заметный кивок.
Поговорим.
Провожаю девочек взглядом. А как только они скрываются за углом дома, оборачиваюсь к мужчине.
Тот склоняется немного вперед. Щурится.
Он может быть ублюдком хоть тысячу раз. Но точно не глупым.
Да и я не так просто настоял на этих «семейных посиделках» сегодня. Его подельница наверняка уже вечером бы рассказала о неприятном визите прямо к ней в кабинет.
– Георгий Викторович, – вздыхаю, сцепляя руки в замок на столешнице. И, вместо того, что я собирался сказать, с губ само собой срывается презрительное: – Какой же ты ублюдок, Георгий Викторович.
На мгновение становится легче. Но, лишь на мгновение. Словесные оскорбления, путь даже и справедливые, совершенно не способны заткнуть те дыры в душе, что появились после открытия правды.
Мужчина ошалело повел головой.
Рассерженно упер руки в столешницу, приподнимаясь.
– Да ты что себе позволяешь?! Щенок! – от возмущения у него аж голос просел.
Спокойно
– Я все знаю. Про Варю. Про то, как вы попросили врача сказать Лизе, что ее дочь умерла. Про то, как потом Варя попала в детдом и жила там два года. И да, она правда наша дочь. Родная. Вы не ошиблись, когда об этом подумали, увидев сегодня девочку.
Он потрясенно смотрел на меня не меньше минуты. А потом начал хватать ртом кислород.
Бухнулся обратно на скамейку.
Я отстраненно исследовал взглядом трясущиеся руки, ярко-красные пятна на шее и на лице, побелевшие губы.
– Лиза…? – сипло спросил, хватая стакан с водой со стола.
Я отрицательно покачал головой.
– Нет. Лиза не знает. Пока.
Молчаливые паузы в нашем не красочном диалоге соразмерны с бесконечными пропастями.
Думает.
Правильно. Думай. Хорошенько подумай, что тебе следует ответить сейчас.
– Чего ты хочешь? – выдает наконец.
Отпираться не стал. Это плюс.
Ищет пути отступления. Это минус.
Неужели всерьез полагает, что сможет мое молчание как-то купить?
– Георгий Викторович… – разочарованно. Даже усмехаюсь от абсурдности такого вопроса. Чего я хочу? Ну это же очевидно.
– Ты ей не сказал. Значит, чего-то хочешь.
– Хочу, чтоб это сделал ты.
Резко поднимается из-за стола.
– Я не смогу, – его голос приобретает панические оттенки. – Я не смогу, – глядит в сторону машины. Ну неужели трусливо сбежит? – Ты не понимаешь. Это все для нее. Для нее! – истерично хлопает по столу ладонью.
Не описать словами насколько он мне сейчас отвратителен. И вроде хотелось бы морду начистить, но даже прикасаться к нему уже нет никакого желания.
– Знаете, что я думаю? – отзываюсь, устало вздохнув. – Думаю, как такой ублюдок мог воспитать такую замечательную дочь. И мне за нее искренне больно. Потому что совсем скоро ее, и так настрадавшееся, сердце разобьется на миллион, бл***ь, кусков. И все это благодаря вам, Георгий Викторович.
Растерянно то открывает рот, то закрывает. Будто хочет что-то сказать, но сам себя останавливает.
– Нет. Нет, нет, нет, нет, – трясет головой. – Она не должна узнать. Она меня не простит. Я так и знал, что ты все раскопаешь, – он беспомощно сморщился, – так и знал.
А из-за угла дома уже начали доноситься звонкие голоса моих девочек.
Я быстро обернулся к Лизанному отцу.
– Она все равно об этом узнает. Либо от вас. Либо от меня. Можете не сомневаться, я предоставлю все доказательства. Но, если вы сами искренне во всем сознаетесь, возможно. ВОЗМОЖНО, Георгий Викторович, когда-нибудь она подарит вам шанс на прощение. Не сразу. Не скоро. Но эта девушка, самый чистый и искренний человек из всех, что я знаю. Когда-нибудь она попытается вас простить. Поэтому хоть раз, хоть один долбанный раз, подумайте о чувствах дочери, а не о себе. И признайтесь во всем. Сегодня. Сейчас. При мне. – Я оглянулся, наблюдая как девочки беззаботно идут по тропинке в сторону нас. – У вас есть час, Георгий Викторович. Один час. Время пошло.