Обнаженная модель
Шрифт:
Глава 49
Летом 1997 года телеоператор Расул Нагаев, кинооператор Леня Мирзоев и я навестили нашего давнего друга художника Бенуарда Владимировича Степанова. Вид из огромных окон новой мастерской в Доме художников на улице Вавилова был великолепен. С высоты одиннадцатого этажа открывался вид на Воробьевы горы и Университет. Москва была прекрасна.
— Беник, поздравляю тебя! Какое счастье каждый день любоваться из окон городом с высоты птичьего полета. Наконец-то после многолетних скитаний сбылась твоя мечта о светлой просторной мастерской. Ведь
Рассматривая новую мастерскую своего друга, я обратил внимание на развешенные по стенам картины, и заметил, что к давним этюдам Хивы, Самарканда, добавились московские городские пейзажи.
Расул и Леня оживленно беседовали у открытого окна мастерской.
— Да, уж, Беник, отхватил ты классное помещение! — сказал Расул, — здесь можно не только работать, но и жить. Прекрасный бытовой блок с ванной и кухонькой.
— Да, — согласился Беник, — это стоило мне очень больших денег, так что «отхватил» — не совсем точное выражение. Как говорит моя жена Ира, я — на пятидневке. Домой, на Звездный бульвар, я езжу только на выходные.
Он вытащил из холодильника тарелочку с сосисками, початую банку зеленого горошка, несколько тоненько порезанных ломтиков хлеба и металлическую круглую коробку с карамельками, вафлями и пряниками.
— Я в магазин сегодня еще не ходил, закусим тем, что есть, — сказал Беник, ставя на стол бутылку.
Расул щелкнул замками своего кейса:
— Беник, пузырек поставь обратно в холодильник, мы пришли не с пустыми руками, — он вытащил бутылку «Столичной» и начал разворачивать свертки с закусками.
— Выпьем за твой светлый храм искусства, — торжественно произнес он.
За окном, занимавшим всю стену мастерской, проплывали облака, шпиль Университета сверкал на уходящем солнце.
— Беник, — сказал Леня, — из твоего окна открывается кинопанорама в мир!
— Да, уж! Здесь, с верхней точки, отличные снимки Москвы можно сделать, — согласился Расул.
Усевшись за столом, мы наперебой стали вспоминать молодые годы, проведенные в Ашхабаде.
— Беник, помнишь художественный салон, где ты работал директором? — Спросил я.
— Еще бы! Счастливое было время! Ты же знаешь, у меня там собирались интересные люди. В конце рабочего дня я, как обычно закрывал дверь салона для посетителей, распахивая ее для друзей.
— Да, у тебя собирались художники, архитекторы, режиссеры и актеры, — вспоминал я.
— И красавицы балерины — Кандюкова, Самосват, — многозначительно напомнил Леня.
— Теперь этого здания в Ашхабаде, — продолжил я, — на бывшей улице Карла Маркса, уже нет, его снесли, как и несколько других капитальных зданий. На их месте воздвигли огромный президентский дворец с золотым куполом, посадили пальмы, соорудили фонтаны, бассейны. Улицу переименовали. Центр города не узнать. Средневековую крепость, знаменитую горку, сравняли с землей.
— Как сравняли? — изумился Леня, — и летнего ресторана «Горка», откуда был шикарный вид на город, тоже не существует? А какие там подавали
— Нет, уж! Не пил я ленинградского, но лучше нашего ашхабадского пива нет и быть не может, — со знанием дела возразил Расул.
— Не возражаю, ты у нас специалист по пиву, поэтому спорить с тобой не буду, — примирительно согласился Леня.
— Неужели горку снесли? — удивился Беник, — это же историческая достопримечательность города! Когда-то там была глинобитная крепость, она не раз спасала людей от вражеских набегов. Постепенно вокруг этой цитадели разросся город, зашумели арыки с холодной водой, зацвели сады. Ашхабад, в переводе на русский — «город любви».
— Как говорит бывший главный архитектор города Абдула Ахмедов, для новой власти горка не вписывалась в новый генплан, да и исторический музей — бывший дом генерал-губернатора Куропаткина, тоже не вписался и снесен, — с горечью сказал я.
— Жаль, — грустно произнес Беник, — Ашхабад мой родной город, там прошло детство, юность и молодость, там, в 1948 году, я пострадал во время землетрясения. Нам с вами повезло, что выжили. В то время я был уже студентом, а вы с Леней еще школьниками. Сразу после этой трагедии Ашхабадское художественное училище, где я учился, эвакуировали в Баку, на твою родину, Леня. Жаль, что тогда мы еще не были знакомы.
У меня были переломаны кости. Меня самолетом доставили в Баку вместе с другими такими же искалеченными в этой страшной стихии. Поправившись, я окончил училище, получил диплом художника-декоратора, после чего загремел в армию.
Меня определили в ленинградское военно-картографическое училище, которое находилось в Михайловском замке, расположенном прямо напротив знаменитого Летнего сада. В свое время там учился Федор Михайлович Достоевский. Вышел я из училища с погонами младшего лейтенанта, и для прохождения дальнейшей службы был направлен в Кутаиси.
Вскоре меня комиссовали по состоянию здоровья. Я вернулся в родной Ашхабад, где стал работать декоратором в Туркменском театре оперы и балета, а позже перешел в Художественный фонд.
За окнами мастерской светило заходящее солнце, освещая ее розовым светом, отчего картины на стенах стали более привлекательными. Я по-новому увидел восточные мотивы Хивы, Самарканда, Баку. Среди пейзажей меня привлекли два натюрморта акварелью, отличавшиеся по письму от остальных.
— Это работы моей дочери Карины, — перехватил мой взгляд Беник, — еще студенческих лет.
Обращаясь к Расулу и Лене, Беник с гордостью стал рассказывать:
— Представьте себе, дипломной работой моей дочери была искусствоведческая монография «Художник Владимир Артыков». За нее Карина получила отличную оценку с рекомендацией опубликовать диплом в печати. Сейчас Карина работает в Музее космонавтики, пишет кандидатскую диссертацию.