Оборотная сторона героя
Шрифт:
Шатер царя греческой армии был гораздо просторнее Ахилловой палатки и загроможден куда больше: вдоль стен располагались укрытые горами цветных покрывал широкие диффы, низкие столики уставлены сосудами и емкостями всех форм и размеров, песчаный пол прикрывали хоть и изрядно потёртые, но все ещё прекрасные ковры. В неровном свете горящих по углам высоких треножников начищенная бронза отсвечивала красноватыми бликами, золото – теплым желтым сиянием, а лицо Агамемнона – пульсирующим малиновым цветом, прекрасно сочетавшимся с густой, черной с проседью бородой и черной же шевелюрой.
– Ты! – зарычал он, едва Илья появился
От возмущения у царя, видимо, даже перехватило дыхание, потому что продолжить Агамемнон не смог, только выкатил широко расставленные темные глаза и трясущимся от злости пальцем указал на Илью. Собравшиеся в просторном шатре вожди племен благоразумно помалкивали.
– Я, – спокойно согласился Илья.
На миг ему показалось, что это короткое слово Агамемнона просто добьёт: он налился краской еще сильнее, хотя миг назад казалось, что это просто невозможно.
– Ты, – наконец прорвало его, – вместо меня царем стать хочешь?
– Что?
– Решил беспорядок устроить в моей армии, так?
По-прежнему ничего не понимающий Илья предпринял еще одну попытку разобраться:
– Ты о чем?
– О чем?! – заорал Агамемнон. – Ты солдат подстрекаешь! Их призываешь на мятеж! Их призываешь убить меня и отправиться по домам!
– Я?
– Ты!
– Нет.
– Нет? Ну, сейчас увидим, – зловеще процедил справившийся с дыханием Агамемнон и дал знак одному из стражников. Через несколько мгновений в шатер втащили перепуганного Терсита.
Агамемнон торжествующе переводил взгляд с одного на другого.– Ну, – наконец обратился он к Илье, – Что скажешь?
– А что я могу сказать?
– Ты этому человеку велел возмутительные речи вести! Ты ему велел моих воинов призывать убивать своих вождей, забирать добычу и домой возвращаться!
– Что?
Похоже, изумление на лице Ильи было настолько сильным, что Агамемнон на миг задумался, а потом обернулся к Терситу:
– Ты кричал, что это Ахилл тебе велел поднимать народ и идти ко мне.
– Он и велел, – проблеял лысый грек.
– Когда это я тебе велел? – вмешался тут Илья, делая шаг к нему.
Ахилла Терсит боялся, видимо, куда больше, чем Агамемнона – лысый грек испуганно затрепыхался в руках крепко держащих его солдат. Потом обмяк и пробормотал:
– Ты ведь сам велел нам законную долю добычи потребовать у наших вождей.
– Я сказал, что спрашивать о добыче нужно не у меня, а у своих вождей.
Терсит молчал. Разницы он, похоже, не уловил. Агамемнон жестом велел увести его, а потом произнес, чеканя каждое слово:
– Когда против меня заговор плетут, этого не прощаю я. Даже любимчикам богов вроде тебя.
Для себя Агамемнон уже решил, что Ахилл – изменник, и доказывать обратное не имело смыла. Да и зачем? Илье это было только на руку, всё равно ведь ему с царем ругаться, и какая разница по какому поводу.
Агамемнон, тем временем, снова завёлся:– Рядовые воины – что они понимают? Они слышат поганые речи презренного сына Агрия, слышат, что сам Ахилл согласился с ним – и всё, готовы после
Илья молчал. Агамемнон перевёл дыхание и продолжил уже гораздо спокойнее:
– В одном я с Терситом, сыном Агрия согласен. Делиться добычей и впрямь надо, чтобы не было недовольных.
– Мои мирмидоны всем довольны.
– Я не о них речь веду. Со своими царями надо делиться добычей.
Илья покачал головой:– Ты видел, чтобы у нас была добыча? Мы сражались на поле боя, а не трупы грабили.
– А пленница? – требовательно осведомился Агамемнон.
– У тебя своих мало? – обрадованно спросил Илья; он увидел прекрасный повод разругаться с Агамемноном и сообщить, что мирмидоны не будут участвовать в битвах.
– Как царь я имею право на любую добычу, какую пожелаю. И желаю я твою пленницу-амазонку.
– Желай, – пожал плечами Илья, всем своим видом демонстрируя, что его это нисколько не беспокоит.
– Я знал, что ты откажешься, – хищно осклабился Агамемнон и подал знак.
Полог шатра снова раздвинулся, и два коренастых грека втащили внутрь упирающуюся белокурую амазонку, уже развязанную и в одной тунике. Пенфесилея бросила быстрый взгляд на Ахилла, а потом с яростью уставилась на Агамемнона и что-то злобно процедила сквозь стиснутые зубы.
– Сначала я с ней развлекусь, потом поделюсь со своими солдатами, – злорадно сообщил Агамемнон, и присутствовавшие в шатре стражники одобрительно зашумели. – Ну, и что ты скажешь теперь? – и поскольку Илья по-прежнему молчал, он добавил: – Будешь знать, как против меня заговоры строить!
То, что произошло дальше, не ожидали ни Илья, ни Агамемнон. Пока они меряли друг друга горящими взглядами, амазонка исхитрилась вывернуться из рук державших ее стражников и выхватить у одного из них ксифос. Быстрым коротким движением она заколола стоящего рядом с ней грека прежде, чем тот успел что-либо сообразить. На миг Илье показалось, что сейчас воительница бросится на Агамемнона, бросится несмотря на то, что не успеет даже добежать до него – ведь у роскошного диффа царя бдительно караулили преданные стражники…
Пенфесилея тоже это понимала. И приняла единственное приемлемое для нее решение. Гордо вскинула голову, перехватила рукоять короткого меча обеими руками и направила острие себе в грудь.
Раздался резкий вздох, и тело амазонки упало на пол. Илья сглотнул.– Агамемнон, сын Атрея! – выкрикнул он. Ян объяснял, что у древних греков назвать человека только по имени было знаком уважения. Так обращались к лишь царям и героям – считалось, что они столь прославлены, что их всякий узнает по одному имени, без уточнения, чей он сын. Всех же остальных называли по собственному имени и имени отца. "Правила почти как у нас с именем-отчеством, только наоборот", – усмехнулся тогда Ян.