Оборотни космоса
Шрифт:
– Матушка, – покидая Лурдес, Форт обернулся в дверях, – не заглядывал ли к вам эйджи по имени Pax?
– Нет. Это его крестное имя?.. – Лурдес была удивлена.
– Сомневаюсь; скорее ньягонское. Он тут прижился.
– Если только он из Авако – там другой язык, а у народа Трёх Градов мне такое имя не встречалось. Правда, в земной традиции оно известно, но, чтобы наречь им ребёнка, нужна изрядная дерзость.
– Не припоминаю; просветите.
Ночь за ночью работая в одной упряжке с Пятипалым, Форт всё больше уверялся в том, что происхождение и биография напарника, как и его собственные, тоже состоят из умолчаний и неясностей – а значит, и с именем не всё
– Pax – благоразумный разбойник, распятый справа от Христа. Первый человек, попавший в рай. Это ему Спаситель сказал: «Ныне же будешь со Мною в раю». Существуют иконы, изображающие несущего крест Раха среди райских цветов.
«Да, друг, наделили тебя папа с мамой! Для тех, кто верит в имена, твоя судьба предрешена».
Выкликание было опасной, запретной затеей, в которую малявок не брали. А уж кому сколько годов, ребята знали точно! Нечего и думать, чтоб какую-нибудь пятигодку взяли выкликать; к тому же младшие – ябеды, вмиг донесут, а то просто проболтаются.
Но который год идёт Раху? по росту он всех обогнал, однако хороводился с ребятами. Он был нормальный парень. Малость неуклюжий, зато сильный, и прятаться умел быстрее и надёжнее любого из ватаги. Первым он не нарывался, но коль дойдёт до драки – разбегайся кто куда; так пятипалым ковшом вмажет, что ой-ой-ой.
Вообще кварталу с ним повезло. Мало кому выпадает иметь своего Рослого. Зная, какой Pax прожорливый (а вы попробуйте эту махину прокормить!), хозяйки нет-нет да и принесут ему в тарелочке съестного. И заметьте, несмотря на аппетит, он не сожрёт в один присест, а разложит на кучки – и сестрёнкам., и братишкам, поровну.
Поэтому у компании, что собралась выкликать, вопросов не возникло – Раха надо взять с собой! Кто не выкликал – тот не боец, ему впору не клинок носить, а с малышами играть.
Конечно, отцы и мамки знали, что иной раз ребятня уходит не на матч, не в путешествие по этажам, а ради особенного дела. Известно и то, что порой с таких прогулок кто-нибудь не возвращается, и найти его не суждено. Но древнюю правду не нам отменять. Если отцы, деды, прадеды ходили выкликать, то и теперешним недорослям придётся. Все, кто нынче состоит в градском совете, – все спускались в кладезь.
Отправились после днёвки, после занятий в школе, тонко и изощрённо наврав родителям. Шли долго, держались боковых отводков, чтобы не попасть на глаза стражам или полиции. В такую гадь забрались! Ребячий вожак всё загодя разведал. Конечно, двери к площадке над кладезем были заварены, но ребятня – народ пронырливый, в щель пролезет.
Горло шахты перекрывала толстая решётка. Лучи фонариков робко дрожали во тьме, ощупывая старинные рельсы надшахтных механизмов, крепления и зубчатые шестерни. Ни души, лишь слабые следы в пыли обозначали, что ребята вступили сюда не первыми. Все примолкли, даже вожак перестал строить из себя самого умного.
Когда луч задел лицо Раха, вожак понял, что пятипалый тоже боится – правда, это не мешало Раху внимательно разглядывать стены и потолок надшахтной камеры. Уходящий вверх ствол, по которому раньше спускался на подвеске конус погружения и сползали шланги проходческой
– Погадаем, кому бросить мляку, – негромко сказал вожак. – Девчата, готовьте её. Как светильник запалим, выключайте фонари.
Игра свершалась в точности по древней правде. Большая, с настоящего младенца, мляка была обтянута тканью телесного цвета. Глаза, нарисованные красками, смотрели как живые. Обрезки волос и ногтей выкликающих, а также клочки тряпок, помеченные кровью каждого участника, был зашиты в нутро мляки. Все брали мляку на руки, баюкали, дышали ей в рот и шёпотом называли своё имя. Девчонке-гадалке завязали глаза, и она, перемешав вслепую, зажала между ладоней одинаковые палочки, одна из которых была наполовину выкрашена чёрным, что означало погружение.
– Вытаскивайте по очереди, – велел вожак.
– Не надо, – вдруг выступил вперёд Pax. – Я спушусь.
Аханье и шёпот пробежали по устам.. В густом тусклом пламени светильника фигура пятипалого отбрасывала плотный, почти осязаемый плащ тени, а отсветы огня переливались на его лице и теле, отчего казалось, что Pax – тоже мляка, но набивка в нём. ожила и возится, отыскивая, как бы вырваться из кожи. Чудилось – миг, и тело разорвётся, оползёт на пол опустевшей шкуркой, а во все стороны поползут, корчась, голые писклявые уродцы – безрук, с одной ногой, с пастью до ушей и выпученным глазом среди лба.
– Лады, – помедлив, согласился вожак. – Дайте ему сбрую, помогите затянуться.
В ремнях, с пристёгнутым спереди тросиком, Pax встал у края решётки, за которым – непроглядная, неисследимая чернота бездны.
– Ты, подземный... – начал он, и сгрудившиеся за спиной стали в один голос повторять за ним:
...чёрный, безглазый,Ты, ненасытный ужас колодца,В руки твои отдаём наше детище,Выкуп за всех, кто явился к вратам,За все жилища нашего града,За всех детей от велика до мала,За женский род от юниц до хозяек,За род мужской от мальцов до бойцов.На! Это жертва тебе – принимай!Мляка упала в ячейку между прутьями решётки и беззвучно исчезла, словно угодив в раскрытую пасть.
– Держите крепче, – обронил Pax, пролезая сквозь решётку; вот – остались видны одни руки, вцепившиеся в прутья, и светлая макушка. – Готов!
Тросик натянулся, приняв на себя вес пятипалого недоросля. Ребята и девчонки дружно, понемногу стравливали тягу, а вожак, быстро и прочно закрепив конец на крестовине прутьев, взялся за тросик вместе со всеми.