Оборотни космоса
Шрифт:
«Ишь сколько мамаша Родон нарожала, – слышали чуткие ушки Медеро на улице. – Как троглодитка! Ну трое; ну четверо – а зачем пятого?..» «Раньше бы нечётного по древней правде – в кладезь, вместо мляки, – шипел другой голос. – Слишком много нас слишком глубоко роем – бездну тревожим. Откупаться надо, а чем?..»
От таких разговоров Медеро вздрагивала, но не находила, чем возразить. Школьная карта глыбей с упорно ползущими вниз конусами погружения была нарисована красочно и гордо, но куда опускались конусы, разжижая камень растворителем? где
Тарья, как истинный младший, тетёшкался с Буном, одновременно пытаясь смотреть по экрану кино про солдат и слушать музыку через наушники. Олес – девушки имеют право погулять! – упорхнула в гарнизонный клуб на танцы, помахать хвостиком перед военными. Бакра тоже вовсю наслаждался выходным, и где его носит – угадай.
Один лемурид сочувствовал Медеро! каково девчонке изнывать в норе над уроками, когда подружки бесятся по коридорам?
И жители облаков услышали её немой стон и послали ей развлечение.
В дом вошёл знакомый рослый наоси, без жилета и кортика, зато с двумя сумками – большой и маленькой.
– Добро пожаловать, страж, – радушно, хоть и без особого восторга, встретил его папка.
– Привет, хозяин. Я у вас обоснуюсь на пару ночей.
– Что ж, место найдётся. Смонтируем койку поперёк на втором ярусе – устроит?
– Койка не нужна. Еда тоже. Мне требуется база, чтобы складывать инструменты, а то в казармы Унгела далеко ездить.
– Оставляйте, всё будет цело.
– А лемурид? – с подозрением скосился наоси на ручного зверька.
– Здравствуйте! – отложив учебник, с радостью свесилась вниз Медеро. – Вы будете с нами жить? а Мура не бойтесь, он ничего не испортит. Он не может открывать застёжки и замки.
– Тогда – малыш. – Наоси перевёл взгляд на Буна.
– Ой, да он ещё как лемурид!
– Дети – стихийная и разрушительная сила. Я знаю случаи, когда они своими слабыми пальчиками разносили ценную аппаратуру на отдельные детали. А самые важные части – проглатывали.
– Да, – покивал отец семейства, – и я всем говорю, что новые модели бытовых приборов надо на сутки отдавать в детский питомник. Если прибор уцелеет – можно пускать в продажу.
Пока наоси, достав из меньшей сумки клановый жилет и кортик с ремнями, одевался и опоясывался, Бун бойко подбежал на четвереньках к другой сумке, без затруднений открыл сложные замки и стал лапать лежащее внутри трубообразное устройство.
– Пупука, – вздохнул он, не сумев ничего отломать.
– Это плазменная пушка? – У Тарьи от волнения аж уши раскраснелись.
– Вы уже нашли кого-нибудь? – спросила Медеро.
– Ищем. – Приладив к прибору ремень, наоси повесил его на плечо, взялся за рукоять внизу – из ствола выдвинулся телескопический тубус, откуда вырвался толстый и бледный зеленоватый луч. Пробежав по краям коек, луч упёрся в лемурида, тотчас враждебно сощурившего глаза.
ПРЕДМЕТ – ЖИВОТНОЕ. ВИД – ЛЕМУРИД. ОБЗОР ТЕЛА НЕПОЛНЫЙ. КАТЕГОРИЯ – ЖИВОЕ. КРИТЕРИИ СОСТОЯНИЯ... – побежал курсор по экранчику, рождая алые на чёрном строки. «Вроде бы работает, – отметил Форт. – Осталось проверить на дохлых животных и останках». Криминалисты, вручившие ему детектор
– Кой, – обратился Форт к Тарье, – где я могу найти ребят, знающих все закоулки в радиусе полутора вёрст? Причём меня интересуют те места, куда золотари не заглядывают.
– Я! – Тарья вскочил, роняя и экран, и наушники. – Это я могу! я знаю! Пап, отпусти меня с наоси!
– Если он тебя затребует... – неуверенно буркнул отец Родон.
– Да, я возьму его. – Как ни сумбурна помощь ребятни, никто другой все щели в округе не исследует – только эти неугомонные, шальные существа.
– Ой-е!! Меде, теперь ты стереги Буна! – Тарья едва и пляс не пустился от счастья. Ура, выходной день!
Бакра, брат Тарьи, и с ним ещё пяток парнишек и девчат обступили парочку пещерных выходцев. Казалось бы, такая компания сытых и сильных подростков из градского корня должна одним своим видом запугать юных троглодитов – но те держались независимо и даже вызывающе. Эти браток с сеструхой (имена у них пещерные, с дурными прозвищами – Удюк Лишай и Мухарма Псица) говорили как взрослые и ругались как пьяные. Их манеры вынуждали уважать выходцев из карстовых пустот, потому что так себя вести градские осмеливались годов с семи, и то постепенно. То, что Псица и Лишай ноющими голосами пели жалобные песни про пещерное житьё-бытьё, дела не меняло – то был промысел, а по жизни развязная Мухарма такие словечки загибала, что даже девушкам восьми годов неловко становилось. А Удюк запросто мог ударить любого самым подлым способом; вдобавок он носил в коробке под хламидой папиросы и другие завлекательные вещи – а может, там же прятался и ножик.
Те, кто брезговал с ними общаться, к пещерной парочке не приходили. Но кое-кого к ним влекло. От сеструхи и братка веяло дикой вольностью, нахальной удалью и той свободой, о которой грезят тинэйджеры – делать что хочешь, уходить из дома без спроса, вытворять всё, что на ум взбредёт.
Водиться с троглодитами считалось зазорным, но те выказывали до того бесшабашную смелость нравов, до того взрослую житейскую опытность, что притягивали, как край бездны, заглянуть в которую и упоительно, и страшно. Они словно вышли оттуда, чтобы зазывать градских в страну, где всё дозволено.
Наконец, Удюк мог продать запрещённое – книжечки, карманные журнальчики, кассеты с записями. Как раз о продаже и шла речь.
– Не продам, – вывернул губы Удюк. – Нету с собой ни хренища. У вас ходить склизко стало, всякие с кортиками блындают.
– Да хватит цену набивать, выкладывай, – раздражённо бросил кто-то, озираясь. – Но больше восьми крин не проси.
– Удюк, у них камешек мало, – хихикнула Мухарма, толкнув братка бедром. – А девчонки симпатяшные, пора бы знать, как зарабатывать на бижутерию с подмазкой. Даром играются одни дурёхи. Смекайте – и сладко, и денежка будет. Я-то своё враз беру, не мешкаю.