Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
Шрифт:
В связи с развитием трехпольной системы земледелия монастырские власти и митрополичьи приказчики стали присоединять пустующие черные земли к своим пашням, используя их в качестве «третьего поля». В конце XV в. возник земельный спор между митрополичьей кафедрой и Андреем Пелепелкиным о селище Поповском Коломенского уезда. Андрей Пелепелкин доказывал, что это селище — «земля великого князя», которой незаконно завладела кафедра. А митрополичий посельский Сенька утверждал, что спорное селище представляет собой третье поле митрополичьего села Бисерова [550] . В 1505 г. черные крестьяне Вольской волости Белозерского уезда — Окиш Олюнов с товарищами жаловались на приказчика Д. В. Шеина — Гридю Тептюкова в том, что он «припустил» к селу Лаврентьевскому «в третье поле деревню Олешинскую, которая была «пуста от великого мору» [551] .
550
Там же, стр. 106, № 114.
551
АСЭИ,
Приведенный материал не только указывает на рост монастырского землевладения за счет расхвата (нелегального и облеченного в легальные формы) черных земель. Он свидетельствует и о том, что великие князья были вынуждены вопреки ими самими установленным нормам, охраняющим от распыления фонд черных земель, содействовать переходу последних в собственность митрополичьей кафедры и монастырей. И это, конечно, потому, что расширение площади церковного и монастырского землевладения, разрывавшее установившиеся политические границы, было в интересах политики государственной централизации. Проникновение вотчин митрополичьего дома, Троице-Сергиева и других центральных монастырей в отдельные полузависимые от Москвы или только что попавшие под московский протекторат княжества создавало там экономическую и социальную опору для московской великокняжеской власти. Но на определенном этапе расхищение духовными корпорациями черных земель, верховным собственником которых с объединением основного массива территории Северо-Восточной Руси вокруг Москвы и падением независимости большинства феодальных центров стал великий князь московский, обнаружило в глазах московского правительства и свои отрицательные последствия. Если развитие церковного и монастырского землевладения на протяжении XIV–XV вв. содействовало процессу политического объединения Руси, то закрепление результатов этого объединения, реорганизация государственного аппарата и обеспечение внешнеполитической безопасности Русского централизованного государства в конце XV — начале XVI в. проводились на базе измененной структуры феодальной земельной собственности. В это время развитие получила новая форма земельной собственности — поместная система, служившая материальной базой для завоевывающего ведущее место в системе господствующего класса социального слоя — служилого дворянства. А для его обеспечения требовались земли. Отсюда и возникают планы великокняжеской власти: минимальный — приостановить рост церковного и монастырского землевладения; максимальный — отнять у церковных учреждений и часть тех вотчин, которыми они уже владели.
Во всяком случае я думаю, что в истории роста церковных и монастырских имений необходимо выделение двух этапов, из которых первый явился одной из предпосылок создания централизованного государства, а второй создавал уже известные для этого препоны.
Церковное и монастырское землевладение увеличивалось не только за счет черного, но в значительной мере за счет боярского. Каковы же были общие линии эволюции боярской земельной собственности в период складывания Русского централизованного государства?
Развитие боярского землевладения приходило в противоречие с существующей в период раздробленности политической системой в том отношении, что при свободе вассального договора боярин и вольный слуга мог быть землевладельцем в одном княжестве, а служить князю — верховному главе другого княжества. Выход из этого противоречия был найден в зафиксированном в междукняжеских соглашениях статусе, согласно которому наряду с правом свободного отъезда бояр и вольных слуг от князей, с которыми они были связаны служебными договорами («а бояром и слугам вольным воля») [552] , декларировались их обязанность «судом и данью тянуть по уделом, где кто живет», и обязанность князей «блюсти» чужих бояр и слуг, «как и своих» [553] . Но этот статус, конечно, не мог быть устойчивым и часто нарушался в условиях тех постоянных усобиц, которыми наполнен период феодальной раздробленности. Поэтому и отношение боярства (в его отдельных группах) к вопросу о централизации не могло не быть противоречивым. С одной стороны, независимость отдельных русских княжеств обеспечивала землевладельческие и политические привилегии местных бояр от поползновений их нарушить со стороны великокняжеской власти. С другой стороны, землевладельческие интересы многих бояр были уже значительно шире тех возможностей, которые им были предоставлены строем политически раздробленной Руси, и они не могли не стремиться к устранению препон, этим интересам мешавших.
552
ДДГ, стр. 20, № 5; стр. 32, № 11; стр. 33, № 13; стр. 40, № 14: стр. 42, № 15.
553
ДДГ, стр. 48, № 17; стр. 52, № 18.
Одной из таких препон служил запрет землевладельцам приобретать земли в чужих княжествах. Как видно, жизнь заставляла нарушать его. Так, из договора князя Дмитрия Юрьевича Шемяки с князьями суздальскими Василием Юрьевичем и Федором Юрьевичем 1445 г. узнаем, что служилые князья и бояре московского великого князя «покупили» в Суздальском княжестве у местных князей, бояр и монастырей «волости и села», а некоторые земли продавал великий князь от своего имени («…подавал (их) в куплю и грамоты свои подавал купленые…») [554] .
554
Там же, стр. 120, № 40.
В обстановке усиливающейся мобилизации земельной собственности и борьбы за землю в среде господствующего класса зародилось и оформилось в качестве одной из юридических основ вотчинного землевладения, положение, согласно которому родственники вотчинника, отчуждающего свою землю, сохраняли право приобрести ее в первую очередь, а если вотчинник не ставил их в известность о предполагаемой им земельной сделке, то за его
По данной Анастасии Саларевой Троице-Сергиеву монастырю около 1435–1449 гг. на села Фаустовское и Козловское в Московском уезде монастырю запрещалось продавать эти села кому-либо, кроме вкладчицы. «А будет им те села продати, и им, мимо меня, Настасьи, тех сел не продати» [555] . В 1470 г. Иев Прокофьев, завещая свою землю трем сыновьям, с тем чтобы они поделились ею поровну, обязывает каждого из братьев не отчуждать свою землю, не поставив в известность остальных. «А будет сыну которому не до земли, и ему мимо своего брата не продати, ни променити, никому не дать, а взяти ему с своего жеребья с тое земли два рубля» [556] . В 70–80-х годах XV в. Федор Иванович Пильём купил у своих дядьев Василия и Семена Федоровичей село Ивашково с деревнями в Ростовском уезде, взявши на себя обязательство не вступать ни с кем в сделки относительно указанных земель, кроме этих своих родственников [557] . Условие о непродаже покупателем земли никому, кроме продавца, содержится в купчей 70–80-х годов XV в. А. С. Карачева на пустошь Чупрово, проданную ему В. Полукарповым [558] .
555
АСЭИ, т. I, стр. 98, № 127.
556
Там же стр. 286, № 391.
557
Там же, стр. 331, № 444.
558
Там же, стр. 364, № 481.
Иногда в документах находим указания на то, что родственники лица, каким-либо способом (путем продажи, обмена и т. д.) реализовавшего свое право собственности на землю, могут выкупить ее даже независимо от желания нового собственника. Около 1430 г. душеприказчики И. М. Крюкова Фоминского дали Троице-Сергиеву монастырю село Медное с деревнями в Новоторжском уезде. В данную грамоту было внесено условие о том, что дети и родичи вкладчика имеют право дать за это село выкуп в полторы тысячи рублей. В данной конца XIV — начала XV в. князя Ф. А. Стародубского игумену Троице-Сергиева монастырю на озера Смехро и Боровое в Алексинском стану Стародубского княжества говорится: «А хто сю грамоту подвигнет моих детей или моих братаничев, ино ми с ними суд перед богом, а даст тот святой Троице двесте рублев» [559] . Из приведенного текста видно, что вкладчик предполагает возможность того, что кто-либо из членов его фамилии будет претендовать на озера, данные им монастырю, и назначает цену их выкупа.
559
Там же, стр. 64, № 71; стр. 28, № 4.
Право родового земельного выкупа было правом реально действующим. С ним считались и московские князья [560] . Мы знаем ряд фактов, когда родственники того, кто продал или отдал кому-либо фамильную вотчину, выкупали ее. Так в 70–90-х годах XV в. Иван Шадра Вельяминов совершил выкуп у Бориса Враникова «своей вотчины» — села Дубровки, проданной ранее его дядей Ф. Ф. Лайком Якиму Драчу, а от сына последнего перешедшей к Борису Враникову [561] . В 1484–1488 гг. Д. В. Шеин выкупил у Троице-Сергиева монастыря «свою отчину» — ряд сел на реке Шексне, в свое время отданных монастырю им и его матерью [562] .
560
Ср. С. Б. Веселовский, Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси, т. I, стр. 18–39.
561
АСЭИ, т. I, стр. 367, № 487.
562
Там же, стр. 386, № 509.
В 1474 г. Иван III специальной грамотой разрешил Ф. С. и И. И. Афанасьевым выкупить у того же монастыря их «отчину», проданную в монастырь их дядей В. Афанасьевым. Условием выкупа вотчинной земли было поставлено не отчуждать ее в дальнейшем никому, помимо монастырских властей. «…И яз вас пожаловал, — читаем в указанной грамоте Ивана III, — велел есми вам ту землю, свою отчину, у монастыря выкупити. А будет вам не до земли, и вам тое земли Офонасьевские мимо монастырь Сергеев, мимо игумена и его братьи, не продати, ни менити, ни в закуп не дати, ни в холопи ся вам с тою землею не датися» [563] .
563
Там же, стр. 312–313, № 423.