Обречен тобой
Шрифт:
– Так, может, ну его, а, Вик? Ну, ни хрена же не вернуть! Как ты не понимаешь?
Можно начать заново. Но я не произношу этого вслух. Прямо сейчас я не хочу вгонять нас ни в какие рамки. И уж тем более я не хочу связывать себя обещаниями.
– Ты можешь все прекратить, – шепчу, трогая его грудь запекшимися в горячке губами. Господи, как он мне нужен! Сколько сил в этом теле, сколько энергии и жажды жизни. А как он пахнет…
– Оттащить тебя за волосы?
– А что, ты даешь всем, кто просит?
– Таких настырных у меня еще не было.
– Ну, значит, я хоть в чем-то буду первой.
–
И вот тут терпение Мира лопается. Он набрасывается на меня так, будто его держали на голодном пайке. Жалобно взвизгивает молния платья. Мир срывает его с меня и отходит на шаг, чтобы полюбоваться на меня новую.
Безвольно сложив руки по швам, с болезненной жадностью наблюдаю за его реакцией. Мир обводит взглядом грудь с торчащими сосками – лифчик я не ношу, но по-настоящему залипает на животе, подчеркнутом кружевным поясом. Ну, то есть… Подчеркивать там особенно еще нечего, просто мой живот больше не выглядит запавшим. Миру по душе такие изменения? Нет?
– Мир, – жалобно шепчу я.
– Ты хоть понимаешь, что делаешь, а? Вик, ты, блядь, понимаешь?
Ну, уж нет. Сожалеть он будет потом!
Решительно отталкиваюсь от стены и вновь шагаю в его объятия. Конечно, я понимаю, что делаю. Мне больше не восемнадцать. Мои розовые очки давным-давно разбились стеклами внутрь. Вместо ответа дергаю пряжку ремня. В прошлом осталось и мучительное стеснение. Глядя в его глаза, опускаюсь на колени и с удовольствием вбираю в рот полностью окрепший член. Не так уж ты и против, да, Мирослав Игоревич?
Предсказуемо Мир сходу перехватывает инициативу. Зарывается в мои волосы пятерней, задает ритм. Черты его лица обостряются, а взгляд… Не знаю. Мне сложно расшифровать. Столько эмоций в нем намешано. Умножая их на мои, можно сдохнуть от передоза. Или все-таки выжить…
Он поднимает меня рывком. Целует в губы. И плевать ему, где они только что побывали. Предрассудки – это вообще не про Таруту.
– Спальня там?
– Да…
Под лопатками пружинит матрас, ноги машинально раздвигаются. Мир перекидывает ногу через мои колени, накрывает руками низ живота, так что большие пальцы соединяются под пупком, а остальные заходят на выпирающие косточки бедер.
– Что там уже у них есть?
– Все. Я с ними разговариваю.
Мир хмыкает. Наклоняется. Ведет носом по животу. Трется. Касается скользких складок между ног пальцами:
– Мы им точно не навредим?
– Просто не жести.
Опираясь на одну руку, Мир мягко в меня погружается. Вижу, как по мере продвижения вперед в его глазах густеет безумие. Я просила его не жестить, но у меня нет ни единой идеи, как самой не сорваться к черту. Тело до звона натянуто. Каждая мышца напряжена. Я рвано толкаюсь вперед. Он так мне нужен… Так нужен.
На глазах выступают слезы. Целую его жадно, отчаянно.
– Малышка, тормози. Ты все такая же мелкая…
– Не могу. Я не могу…
– А плачешь чего?
Пожимаю плечами. Как объяснить, что я чувствую? Вот просто – как?
– Я люблю тебя.
Люблю, Мир. Делай с этим что хочешь.
– Ты любишь наше прошлое. – Толчок. – Как видишь, в эту ловушку легко попасть.
– Уверен, что это ловушка? –
– Флешбэк. Ага. Фантомная любовь… Оказывается, и такое бывает.
– Ты тоже чувствуешь это?
Выгнувшись, подставляясь под очередной его удар, прижимаюсь губами к местечку за ухом. Знаю ведь, что это мощная эрогенная зона на его теле. И не прогадываю – Мир срывается, и становится совсем не до разговоров. Утробно выстанывая, подаюсь бедрами ему навстречу. Мы потные, разгоряченные и нуждающиеся.
– Давай, малышка, давай, ну что ты? – бормочет Тарута, вбиваясь в меня словно отбойным молотком. Слизываю повисшую у него на носу каплю пота. Мир тихо рычит и, сдаваясь, погружается во всю длину, чтобы кончить, и тем самым запускает мою собственную разрядку. Это так сильно, что меня будто током бьет от каждого прикосновения. Слезы накатывают, а любовь… огромная любовь к нему рвет на части душу.
Несколько минут нужно Миру, чтобы прийти в себя. Только потом он с меня скатывается, находит брюки и молча выходит из спальни. Мне страшно оставлять его одного, я боюсь мыслей, которые придут в излишне трезвую голову этого непростого мужчины, боюсь его выводов и решений. Однако я так же понимаю, как важно не мешать ему разобраться с тем, что сейчас произошло, в одиночку. И я лежу, будто приклеившись к влажным простыням, не понимая даже, сколько это длится. Успеваю задремать. Правда, когда Мир бесшумно возвращается, разбавляя витающие в спальне ароматы секса запахом сигарет, я все же просыпаюсь. И отчетливо слышу, как он собирает вещи, как шумит вода в ванной, и как за ним захлопывается дверь.
Но почему-то совершенно не верится, что он решил сбежать. Настолько это не в характере Таруты. А потом мысли возвращаются к смерти отца и предстоящим похоронам. Слез все так же нет. Есть тоска, и есть светлая радость, что будто чувствуя конечность отведенного нам времени, мы успели сказать друг другу главное.
Глава 23
– Так вы что, опять вместе? Твоему отцу это бы не понравилось.
– Что ж, тогда хорошо, что он этого не видит, – усмехаюсь я, выбираясь из-за стола. Наша соседка и жена одного из папиных сослуживцев по совместительству смотрит мне вслед, округлив глаза, но я давно уже не маленькая забитая девочка, чтобы молча терпеть по отношению к себе пассивную агрессию. Да и время для нее тетя Люда выбрала совершенно неподходящее – поминки. Я уж молчу про то, что ее вообще никак не касаются мои отношения с Тарутой.
– Вик, – окликает Мир, когда я нахожусь уже на полпути к выходу из столовой.
– Да?
– Пятый час. Пора возвращаться.
Оглядываюсь за спину. Народ, кажется, и не думает расходиться.
– Наверное, нужно подождать, когда все уйдут.
– Зачем?
А ведь и правда. Зачем оно мне надо?
– Так принято.
– Кем принято, Вик? Не выдумывай. Давай, я уже машину прогрел. Еще пять часов ехать, если не больше. Метет там кошмарно. – Мир, нахмурившись, машет рукой в сторону огромных окон, за которым и впрямь света белого не видно. Тут хоть бы вообще трассу не закрыли – он прав. А завтра уже тридцать первое, и неудивительно, что Мир хочет поскорее вернуться. Удивляет, что другие никуда не спешат.