Обреченное королевство
Шрифт:
Он нахмурился, проходя мимо группы светлоглазых, расположившихся перед винной лавкой. Их одежда, позы и манеры говорили только об одном — им плевать на все, кроме попойки. Адолин обнаружил, что разозлился. Отец Штормов, идет война! Солдаты умирают, почти каждый день. Пока эти светлоглазые пьют и болтают.
Может быть, Кодекс говорит не только о том, как сражаться с паршенди. Может быть, речь идет о чем-то большем — например о том, как дать людям командира, которого они могут уважать и на которого могут положиться. О том, как относиться к войне со всей серьезностью, которую она заслуживает. Может
Адолин остановился. Никто не обругал его и не попытался заставить его уступить дорогу — все видели его ранг. И обходили его.
Похоже, я понял,подумал он. Почему это заняло так много времени?
Встревоженный, он поспешил на площадку для дуэлей.
«Я шел из Абамабара в Уритиру, — сказал Далинар, цитируя по памяти. — Для меня они одно, метафора и опыт, неразделимые, как ум и память. Одно содержит другое, и, хотя я могу объяснить вам одно, другое только для меня одного».
Садеас, сидевший рядом с ним, поднял бровь. По другую сторону от Далинара сидел Элокар, в Доспехах Осколков. Он надевал их все чаще и чаще, уверенный, что убийцы идут за ним по пятам. Они вместе смотрели вниз, на дно небольшого кратера, который Элокар отвел для дуэлей. Каменные ярусы, бежавшие внутри десятифутовой стены, являлись замечательными местами для зрителей.
Дуэль Адолина еще не началась, сейчас сражались светлоглазые, но не Носители Осколков. Их затупленные дуэльные мечи были покрыты мелообразным белым веществом. Удар таким мечом по подбитым ватой доспехам оставлял на них видимый след.
— Погодите, — сказал Садеас. — Человек, который написал эту книгу…
— Нохадон, это его духовное имя. Другие называли его Баджерден, хотя мы не знаем точно, это его настоящее имя или нет.
— Откуда и куда он шел?
— Из Абамабара в Уритиру, — сказал Далинар. — Мне кажется, довольно большое расстояние, судя по рассказанной истории.
— Но разве он не был королем?
— Был.
— Тогда почему..?
— Сбивает с толку, а? — сказал Далинар. — Но слушайте дальше. Поймете. — Он прочистил горло и продолжил.
«Я прошагал это значительное расстояние сам и не дал свите сопровождать себя. Моим единственным конем были мои поношенные сандалии, а единственным попутчиком — дорожный посох, который говорил со мной, ударяя по камням. Моим кошельком был рот, но я набил его не драгоценными камнями, а песнями. А когда не мог зарабатывать пением, мои руки чистили пол или свиное перо и часто зарабатывали мне достаточное вознаграждение.
Люди, которым я был дорог, опасались за мою безопасность и, возможно, душевное здоровье. Короли, говорили они, не ходят сотни миль, как бродяги. В ответ я говорил им, что если любой нищий может совершить такой подвиг, почему не могу совершить его я, король? Не думаете ли вы, что король менее способен, чем простой бродяга?
Но иногда я думал, что так оно и есть. Нищие знают то, о чем король может только догадываться. И тем не менее, кто устанавливает законы подачи милостыни? Часто я спрашиваю себя, дает ли мне право мой жизненный опыт — легкая жизнь после Опустошения и нынешняя роскошь —
Садеас задумался. Внизу два мечника продолжали дуэль. Элокар напряженно смотрел. Он любил дуэли. Чуть ли не первое, что он приказал, приехав на Разрушенные Равнины, — покрыть песком пол арены.
«Не обращая на них внимания, — Далинар продолжал цитировать „ Путь Королей“, — я пустился в путь и — как уже понял проницательный читатель, — пережил его. Истории о волнениях, вызванных им, составят отдельную страницу, но сначала я должен объяснить, почему я выбрал такую странную дорогу. Пусть моя семья считает меня безумцем, но я не хочу, чтобы ветры истории покрыли мое имя пылью сумасшествия.
Моя семья приехала в Уритиру обычным способом, и ей пришлось ждать меня несколько недель. В воротах меня не узнали, потому что без бритвы моя шевелюра стала слишком буйной. Но как только я открыл себя, меня увели прочь, нарядили, накормили и выругали, именно в таком порядке. И только после этого меня спросили о цели моего путешествия. Неужели я не мог приехать в святой город обычным путем?»
— Вот именно, — прервал его Садеас. — Или по меньшей мере на лошади!
«Для ответа, — продолжал цитировать Далинар, — я снял свои сандалии и показал им мозолистые ступни. Они очень удобно устроились на столе рядом с подносом с наполовину съеденным виноградом. Судя по выражению их лиц, друзья посчитали меня сумасшедшим, но тут я начал рассказывать им истории о моем путешествии. Я выкладывал их одну за другой, как мешки с таллием, запасенные на зиму. Вскоре я сделаю из них хлебец, которым наполню эти страницы.
Да, я мог бы путешествовать быстро. Но все люди в конце концов придут в одно и то же место. Встретим ли мы свой последний час в роскошном саркофаге или во рву для бедняков, все — кроме Герольдов, конечно, — должны пообедать со Смотрящей в Ночи.
Так что же важнее? Пункт назначения или путь, которым мы к нему идем? Я объявляю, что никакое достижение не является даже близко таким великим, как путь, который мы проделываем, чтобы достичь его. Нас создает не назначение, а дорога к нему. Она дает нам мозоли на ступнях, делает наши спины сильными от груза, который мы несем на своих плечах, и открывает нам глаза на простые радости жизни.
А в конце я должен объявить, что ничто хорошее не может быть достигнуто плохими методами. Сама суть нашего существования не достижение, но метод. И монарх должен это понимать; он ничего не добьется, если отведет взгляд от дороги, по которой должен пройти».
Далинар откинулся назад. Он сидел на подушке, руки на деревянных подлокотниках, сзади опора для спины. Дуэль закончилась, когда один из светлоглазых — в зеленом, человек Садеаса, — ударил по нагруднику другого, оставив на нем длинную белую отметку. Элокар одобрительно захлопал, боевые рукавицы со звоном ударились друг о друга, оба дуэлянта поклонились. Одна из женщин, сидевших в судейских креслах, записала победу в книгу. Рядом с женщинами лежали книги с дуэльным кодексом; с их помощью они разрешали споры и назначали наказания за нарушения.