Обреченные на гибель (Преображение России - 1)
Шрифт:
– А где ты ночуешь, там и я буду ночевать, - ухмыльнулся Сенька и допил, не отрываясь, горячий чай.
Павел Кузьмич нахмуренно отвернулся к окнам, а Иртышов встал, и сразу стало заметно, как он взволнован.
– Сенька!.. Брось штуки свои!.. Брось!.. Понял?
– Мм... конечно, я и в гостинице "Бристоль" ночевать могу, была бы мелочь!
– Не накрал!
– крикнул Иртышов запальчиво.
– Не пофартило, - задумчиво вытянул Сенька и даже нос свой сделал опечаленным.
Павел Кузьмич повернулся
– Вы уж меня извините, Павел Кузьмич: я с ним поговорить должен, сделал просящее лицо Иртышов.
– Я... пожалуй, могу выйти на время, - привстал Павел Кузьмич.
Однако Сенька вдруг перестал жевать.
– Говори при них, не робей!
– остановил он отца и тут же весело Павлу Кузьмичу: - С чего эти секреты, не понимаю!.. Раз сынишка отца нашел, значит, ему надобность!.. Милые родители, денег не дадите ли!.. (Он подмигнул Павлу Кузьмичу.) Ну вот, попался, - значит, лезь в кошелек... Правда?
– Сенька!
– Конечно, я, может, давно уж не Сенька, все-таки крещеного имени не забыл.
– Как же ты сюда именно?.. Зачем?..
– Доктора послали на теплый воздух... "Зачем"!.. Болезнь у меня. Слышишь, сиплю как?.. Скоро сдохну!
Тем временем Иртышов сделал умоляющее лицо вполоборота к Павлу Кузьмичу, и учитель его понял, и встал, и даже двинулся к двери, но Сенька тоже поднялся, заскочил к двери сам с большой быстротою и расставил перед ним руки:
– Вот беспокойства какого я вам наделал!.. Ну разве ж я знал?.. Да он без вас застрелить меня может и вас засыпать... Он ведь бешеный!
Павел Кузьмич задергал головою, стараясь направить глаз на карманы Иртышова. Он сопел. Ему стало совсем не по себе.
– Да ты ж, змееныш окаянный, - чего ж тебе от меня надо, скажи!.. стараясь не кричать, выжал из себя Иртышов.
А Сенька спокойно:
– Рублей двадцать дашь, - хватит!.. Пока хватит, - и уйду.
И опять к Павлу Кузьмичу:
– Только при вас чтобы дал, а то обманет!.. Он без свидетелей меня сколько раз надувал!..
Очень у Сеньки был спокойный, хотя и сиплый голос, и если бы слышать его из другой комнаты и не видеть, показался бы он, рассудительно ставящий слова, сипящий, человеком с запалом этак лет сорока или больше.
– Нет у меня двадцати!.. Нет двадцати!.. Никаких денег нет!.. Ничего нет!..
– сложился Иртышов ножиком и тыкал перед собою тонкой рукой.
Черненький галстучек его выбился из-за жилета и трепался, как черный клок в рыжей бороде; очень злые стали глаза и яркие.
Абажур лампы был в форме шара, но не матовый, светлый, и Павел Кузьмич, смотревший хоть и косым, но зорким глазом, отчетливо видел, что вот-вот не выдержит Иртышов и бросится на мальчишку. А мальчишка
– Нет, - так займи!.. Они, я думаю, не откажут!..
– и кивок красной головою в сторону Павла Кузьмича.
– Нет!.. Я?.. Как можно!.. Откуда у меня двадцать рублей?
– в большом волнении бормотал учитель.
– А вы думаете, у него нет?
– нежно подмигнул ему Сенька. Притворяется драной перепелкой!
– Сенька!.. Пять рублей тебе дам, и иди!
– вдруг подскочил к нему вплотную Иртышов.
– Дашь двадцать!
– не отступил перед ним Сенька.
– Каков?
– умоляюще посмотрел Иртышов на учителя.
– Молодой человек!..
– начал было учитель, но Сеньке стало весело, он засмеялся сипло, широко обнажив все, и самые дальние костяшки своего рта.
– "Мо-ло-дой чело-век!" - повторил он, давясь смехом, и в глазах его, как стекляшки желтых бус, много было презрения.
Павел Кузьмич этим мальчишеским презрением был вздернут. Точно ученик у него в классе позволил себе такую выходку, за которую нужно его за дверь, в коридор...
– Да вы... вы... что это?..
– поднял он голос.
– Вы... убирайтесь отсюда!
– Горя наберетесь!
– опять рассудительный голос с сипотой.
– Выгнать меня недолго, - расчета мало.
И снова к отцу, точно игра между ними шла:
– Двадцать.
Теперь уж и Павел Кузьмич стал рядом с ним, и то в его черные, косые, сильно растревоженные глаза, то в отцовские серые, от злости побелевшие, глядел этот желтоглазый мальчишка выжидающе, даже весело, весь подаваясь вперед, весь отдаваясь: хотите бить, - бейте.
– Десять дам, - больше нет... Последние... Грабь! Грабь, мерзавец!
И, засунув руку в карман, все хотел вытащить Иртышов из кошелька деньги, и слишком дрожала рука, никак не могла нащупать, не слушались пальцы.
– Двадцать!
– опять так же и тем же голосом.
– Да бейте же его!
– потерял терпение учитель, но, столкнувшись с желтыми стекляшками глаз над длинным горбатым носом, только отодвинулся и пожал плечом.
Иртышов вынул, наконец, две золотых монеты из трех тех, которые получил от Вани.
– На!
– сказал он неожиданно кротко.
– На и иди!.. В какое положение ты меня поставил, боже мой!.. Все - больше нет... Я тебе честно говорю: нет больше!
Сенька взял, посмотрел одну, потом другую, сказал:
– Нет сейчас, - за тобой будут, - и спрятал их куда-то за борт пальтишка.
И шапку свою с наушниками, которую все держал под мышкой, натянул на рыжие косицы и завязал под подбородком, не спеша, размеренно, суя то в лицо учителя, то в лицо отца высоко поднятыми острыми локтями.
И когда Павел Кузьмич подумал, что все уже кончено, что уйдет сейчас этот желтоглазый, он очень спокойно обратился к нему:
– А то досыпьте... чтоб еще раз не беспокоить!