Обретая надежду
Шрифт:
Интересно, как часто Эшли подвергается чужим осуждениям и ожиданиям? Явно недостаточно, чтобы по-настоящему обеспокоить ее, иначе девушка не была бы такой дерзкой и самоуверенной, как сейчас.
— Я дома! — говорю я, когда захожу в пустую гостиную. Когда не получаю немедленного ответа, мой пульс учащается, и я говорю себе не волноваться. Направляюсь в комнату Эллиот. — Эй?
Никого нет. Хорошо, теперь мой пульс действительно учащается. Я достаю телефон, чтобы позвонить Эшли, как раз когда прохожу мимо раздвижной
Что они делают?
Эшли заправила простыню с кровати Эллиот в заднюю часть своих шорт, и бегает по заднему двору, а Эллиот преследует ее. Я не могу понять, что они делают, пока Эллиот не бросается на простыню, хватая ее, как будто это спасательный круг в кишащих акулами водах, и не стягивает простыню с талии Эшли. Это действие вызывает у обеих девушек приступ хихиканья. Эллиот поднимается на ноги, засовывает угол простыни сзади в шорты и бежит так быстро, как только может, по двору, теперь Эшли следует за ней по пятам. Я открываю дверь.
Эллиот видит меня первой. Ее лицо красное от усталости, но улыбка шире, чем я когда-либо видел.
— Папа!
В ту же секунду, как это слово слетает с ее губ, глаза Эшли встречаются с моими, ее лицо приобретает приятный розовый оттенок, на лбу блестят капельки пота. Она перестает бежать, кладет руки на колени, как будто закончила марафон, и тяжело дышит.
Я выхожу на крыльцо.
— Чему именно я здесь помешал?
— Это называется «Наступить на конский хвост»! — Эллиот покачивает своей задницей. — Я лошадка, и Эшли должна попытаться наступить мне на хвост!
Мой взгляд прикован к Эшли, когда она встает во весь рост и поднимает руки над головой, делая свою рубашку еще короче, чтобы перестроить массу волос, собранных на голове.
— Ты победила, коротышка.
Она направляется ко мне, все еще тяжело дыша, губы приоткрыты. Я должен избегать смотреть на нее из-за страха перед зловещими фантазиями, которые сопровождают подобные визуальные эффекты.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты рано вернулся домой. — Она поднимается на крыльцо, в то время как Эллиот галопом носится по двору. — Либо это, либо я полностью потеряла счет времени.
Ее цветочный аромат усиливается жаром ее кожи и потом. Разве люди не должны пахнуть хуже, когда потеют? Какое бы средство для умывания или лосьон для тела ни использовала Эшли, кажется, оно активируется движением. Интересно, какие другие действия усилили бы этот восхитительный аромат?
«Нет. Прекрати это дерьмо прямо сейчас».
Я прочищаю горло.
— Я… — Мой голос срывается. Делаю еще одну попытку, прочистив горло. — Я пришел раньше.
— Круто. — Она так близко, что когда смотрит на меня, я вынужден смотреть на нее сверху вниз. Ее голубые глаза практически сияют в лучах послеполуденного солнца. — Как прошел твой
— Довольно хорошо. — Теперь лучше. — А твой?
Она стряхивает сухую траву со своей рубашки.
— Мы были заняты. — Девушка протягивает руку мимо меня, чтобы схватить свой телефон со столика во внутреннем дворике, и я наклоняюсь, чтобы уловить сладкий аромат ее разгоряченной кожи. — Я должна идти, чтобы собираться на работу. — Она теребит вырез своей майки, открывая мне щедрый вид на мягкое, загорелое декольте. — Ничего, если я запрыгну к тебе в душ?
«Да. Пожалуйста».
— Конечно, — говорю я как можно небрежнее и безразличнее. — Чувствуй себя как дома.
— Спасибо, Бен. — Она сжимает мой бицепс, проходя мимо меня в дом.
Только когда я слышу, как за мной закрывается раздвижная стеклянная дверь, я наваливаюсь всем весом на перила, опускаю голову и дышу сквозь волну… чего… что, черт возьми, это за чувство?
Моя кожа кажется слишком натянутой, внутри слишком тепло, а между ног неприятная тяжесть, которая на самом деле не раздражает, кроме того факта, что я не могу с этим справиться.
Название того, что я чувствую, бьет меня, как удар по яйцам.
Вожделение.
Нефильтрованная, нежеланная, неудовлетворенная похоть.
О, и у этого удара по яйцам тоже есть имя.
У меня не было синих яиц с тех пор, как… с тех пор…
Мэгги.
Примечание для себя: самая эффективная форма облегчения нежелательной похоти — это новая волна стыда и вины.
— Папа, можно Эшли остаться на ночь?
Мои веки распахиваются, и Эллиот смотрит на меня умоляющими глазами.
— Пожалуйста?
— Эшли уже взрослая, дорогая. У нее не бывает ночевок.
Ее брови сводятся вместе, и Эллиот хмурится.
— Она сказала, что устраивает вечеринки с ночевкой, но только с людьми, которые ей действительно нравятся.
Я чувствую, как мои брови медленно поднимаются на лоб.
— Она так сказала?
— Да. — Моя маленькая девочка старше на десять лет, уперев руки в бедра. — Так она может остаться?
Бросив быстрый взгляд назад, чтобы убедиться, что дверь все еще закрыта, я наклоняюсь вперед.
— Она сказала тебе, когда была ее последняя ночевка?
— Нет, но сказала, что они у нее постоянно с разными людьми. У нее, должно быть, много друзей.
Уверен, что так и есть.
И почему, черт возьми, это заставляет меня хотеть содрать с себя кожу?
— Ну, есть правила насчет ночевок. Взрослые могут проводить их с взрослыми, а дети — с детьми…
— У тебя их никогда не бывает.
Не могу с этим поспорить.
— Мне не нравится делить свою постель ни с кем, кроме тебя или твоей мамы. — Я протягиваю руку. — А теперь заходи внутрь. Давай приведем тебя в порядок и будем ужинать.