Обручник. Книга третья. Изгой
Шрифт:
– Я почему-то думал, – тем временем сказал Вышинский, – что на диспут придут одни мужчины. А оказалось…
Он не договорил, ибо к нему подошел какой-то юноша и попросил уделить ему одну минуту на некое сообщение.
Они отошли в сторонку, и Венера прошептала:
– Немедленно уходите отсюда.
И, чуть примявшись, пояснила:
– Этот юнец – чекист.
И уточнила:
– Я его знаю.
Астромов – незаметно – сперва покинул зал. А потом через какой-то запасной
Слежку заметил сразу.
«Пасущих» его было двое.
Он и она.
Он – парень на велосипеде с кепкой козырьком назад.
Она – с авоськой, в которой лежал мятый белый беретик.
Она размахивала авоськой и делала вид, что разглядывает вывески на стенах домов.
Парень вел велосипед в руках, уж как-то очень картинно демонстрируя, что у того спущено переднее колесо.
Поскольку Астромов в подобных ситуациях бывал не раз, потому он подошел к парню и спросил:
– У тебя насос есть?
– А чего вы собираетесь качать? – заозирался он.
– А вот эту афишную тумбу, – указал Борис Викторович на фонарный столб.
– Я что-то на нем не вижу никаких афиш, – фальшиво заулыбался парень.
Девушка с авоськой тоже оказалась рядом.
– Слушайте меня внимательно, – сказал он.
Они сделали вид, что им совсем неинтересно, что им скажет именно он.
– Я сейчас зайду вон в тот подъезд, – указал он на дом, что был напротив. – А в образе барышни в беретке, – кивнул на авоську, – выйду.
Он на минуту примолк.
– Но это работа для одного. А для второго, – продолжил, – или второй, я же выйду глубоким старичком с тростью. И когда вы оба приедете в одно и то же место, то доложите своему начальству, что меня потеряли.
– И какое же это будет место? – спросила девушка.
– Кладбище, – ответил Астромов и двинулся в ранее указанный им подъезд.
Все остальное случилось так, как он им сказал.
На кладбище же, издали наблюдая за их изумленными лицами, он не подозревал, что именно этот розыгрыш окажется для него роковым.
Он думал, что чекисты обмишулясь, перестанут следить за этими двумя, им подготовленными «громоотводящими».
А исход января двадцать шестого продемонстрировал Астромову степень его наивности.
К ним – во время тайной встречи – не ворвались, а тихо вошли.
Какое-то время постояли, дожидаясь окончания ритуала.
Потом этак вкрадчиво сказали:
– Вы арестованы.
И предъявили соответствующий ордер.
А затем подошли двое совсем незнакомых людей: женщина средних лет и старик с тросточкой.
– Это вам от нас, – сказали они, и протянули ему насос и авоську с мятой береткой.
И Астромов понял, что это, естественно,
4
Над распятием этого письма Сталин просидел не менее двух часов.
Было оно до ужаса простым и до безумия непонятным.
Причем непонятным ни умом, ни душой, что ли.
Суть же письма состояла в следующем.
Некая Марфа Сунгина просила оправдать убийцу ее двоих детей.
Причем не просто просила, а молила.
А в конце даже поугрожала.
– Если вы этого не сделаете, я порешу и остальных своих шестерых деток, дабы они не жили бы меченными проклятьями.
А случилось в таежном селе Прилуцкое нижеследующее.
Два сына Марфы Иван и Демьян пошли на охоту.
Побродили, поколесили, почти ничего не убили. Кроме какой-то мелкой дичины.
И уже было совсем домой засобирались.
Да навстречу им бричка на дорогу выехала.
И не простая, а вином и водкой таренная.
– Возьми глухаря за чекушку, – предложили братья вознице – хиленькому незнакомому пареньку.
Тот говорит, как, мол, казенному товару на частный товар мен учинить. Давайте, мол, деньги и….
Купили братья поллитровку.
А парень дальше поехал.
«И еще в видках был, – пишет Марфа, – как с колеса у него сперва обод сошел, а потом и само оно вдрызг развалилось».
Словом, позвал паренек братовьев, чтобы помогли.
И плату им определил: по бутылке на нос.
«Ну кое-как, – продолжила Марфа, – сгондобили они колесо, а самих-то уже в карусель кинуло.
«Ты что же, паскудник, – говорит Иван, – спаивать советский народ собрался?!»
И ну бутылки о землю хряпь.
А Демьян – пуще того – мордой стал парня об землю кудолчить.
А тут я, огребалася сплошь, случаем».
«Наверно, грибами увешанная», – подумал Сталин.
Крикнула мать на своих детей, а они еще больше вызверились.
«А Демьян перебил ему хребет, – продолжала мать, – свой грешняк в рот тому парнишонку сует.
Словом, вырвался парень из рук своих истязателей, схватил ружье Ивана, что под ногами валялось, и порешил обоих.
На суду моих деток вся деревня жалела.
Ну и я, конечно, из слез не выходила.
А в душе…»
Тут что-то длинное было жирно зачеркнуто.
«Может, я не то что-то баю или толкую, – продолжила Марфа, – но на тот час на дороге, окромя нас четверых, никого больше и в видках не было. А тут вдруг – семь свидетелей. Причем все из соседней деревни, – то есть из той, куда парнишонок вез водку.