Обсидиановая бабочка

Гамильтон Лорел Кей

Извинение меня остановило, слегка охладило праведное негодование.

– Я никогда не слышала, Эдуард, чтобы ты за что-нибудь извинился перед кем бы то ни было.

– Я уже очень давно этого не делал.

– Значит ли это, что с играми покончено и ты перестаешь выяснять, кто из нас круче?

Он кивнул:

– Именно так.

Я выпрямилась на кровати и посмотрела на него.

– Это общение с Донной или что-то другое так тебя преобразило?

– То есть?

– Если ты не прекратишь

всю эту сентиментальную тягомотину, я начну считать, что ты такой же простой смертный, как все мы.

– Кстати, о бессмертных, – улыбнулся он.

– Но мы же не о них говорили?

– А это я меняю тему.

– Ладно.

– Так вот, если этот монстр действительно какое-то страшилище ацтекских легенд, тогда чертовски странное совпадение, что Принцесса города, совершенно случайно – ацтекской крови, ничего о нем не знает.

– Мы с ней говорили, Эдуард.

– Как ты думаешь, вампир, пусть даже Мастер, способен натворить все то, что мы видели?

Я задумалась, потом ответила:

– С помощью только вампирской силы – нет, но если она при жизни была ацтекской чародейкой, то могла сохранить свое умение и после смерти. Я слишком мало знаю об ацтекской магии. О ней вообще мало что известно. Эта тетка отличается от всех известных мне вампиров, а это значит, что при жизни она могла быть чародейкой.

– Я думаю, тебе надо бы снова с ней повидаться.

– И что? Спросить ее, не замешана ли она в убийстве, расчленении и обдирании двадцати с лишним человек?

– Что-то вроде, – осклабился он.

Я кивнула:

– О’кей. Когда выйду из больницы, первым делом наведаюсь в штаб вампиров.

Лицо у него стало совершенно пустым.

– Эдуард, в чем дело?

– Тебе действительно нужен Бако?

– Я эту тварь почуяла в первый же день – или ночь – приезда. И она меня ощутила и закрылась. С тех пор я так сильно ее не воспринимала, а мы проезжали мимо того места, где это было. Бако тоже умеет ее ощущать, и он ее боится. Так что да, я бы хотела с ним поговорить.

– Ты не думаешь, что за этим стоит он?

– Я ощущала силу этой твари. Бако силен, но не настолько. Чем бы эта штука ни была, но это не человек.

Он вздохнул:

– Ладно. – И сказал, будто принял решение: – Бако говорит, что ты должна с ним встретиться сегодня до десяти утра, иначе можешь вообще не приходить.

Я поискала взглядом по палате и нашла часы. Было восемь.

– Черт! – сказала я.

– Док говорит, что тебе нужно пробыть здесь еще не меньше суток. Леонора считает, что, если монстр опять на тебя нападет, ты не выдержишь.

– Ты еще что-то хочешь сказать.

– Что мне очень не хотелось тебе это говорить.

Я начинала злиться.

– Меня не надо беречь, Эдуард. Я думала, что уж кто-кто, а ты это понимаешь.

– И

ты уверена, что готова это сделать?

Я чуть не сказала «да», но я была очень вымотана. Такая усталость не имеет отношения к недосыпанию. У меня все болело, и не только ушибы и порезы.

– Нет.

Он даже моргнул:

– Тебе должно быть очень хреново, раз ты так говоришь.

– Я бы подождала, но что-то напугало Бако. Если он сказал, что встретиться надо до десяти, то так тому и быть. Может, эта страшная штука собирается съесть его в одиннадцать. Мы же не можем такого пропустить?

– Я принес тебе одежду, она там, в холле. В приемном покое с тебя срезали наплечную кобуру и наспинные ножны.

– Блин! – сказала я. – Ножны ведь были сделаны на заказ!

Он пожал плечами:

– Можешь заказать новые.

Он подошел к двери, высунулся и вернулся с сумкой в руках. Обошел кровать с той стороны, где стоял стул Леоноры. С другой стороны было слишком много всякой аппаратуры, чтобы там мог встать посетитель.

Открыв сумку, Эдуард стал вынимать оттуда вещи. Застегнутая донизу черная рубашка не прилегала к ребрам плотно. Он выложил одежду аккуратными стопками: черные джинсы, черная тенниска, черные носки, даже белье в той же гамме.

– Зачем такой похоронный цвет?

– Темно-синие джинсы и тенниска изорваны в клочья. У тебя осталось только черное, красное и лиловое. Сегодня нам нужно что-то темное, внушительное.

– Поэтому ты тоже в черном? – спросила я, глядя, как шевелится рубашка, когда он движется. Это не пистолет. И вряд ли ножи. Что у него под рубашкой?

– К тому же на белом кровь видна.

– А что у тебя под рубашкой, Эдуард?

Он улыбнулся и расстегнул средние пуговицы. На груди у него было что-то вроде портупеи, но не для пистолета. Это оказались металлические предметы, для патронов великоватые, и с концами странной формы. Похоже на миниатюрные металлические дротики…

– Это что-то вроде крошечных метательных ножей?

Он кивнул:

– Бернардо сказал, что, если ободранному выдрать глаз, ему это не нравится.

– Я дважды тыкала им в глаза, и оба раза это их, по всей видимости, дезориентировало. Но, честно говоря, я не думала, что Бернардо заметил.

Он улыбнулся и стал застегивать рубашку.

– Его не следует недооценивать.

– И ты действительно можешь попасть такой штукой в глаз?

Эдуард вытащил из гнезда ножичек и легким движением руки послал его в стену. Лезвие воткнулось в крошечный кружок узора обоев.

– Я бы даже в сарай не попала.

Эдуард вытащил лезвие из стены и сунул обратно в гнездо.

– Ты можешь даже собственный огнемет получить, если хочешь.

– Ух ты! И ведь сегодня даже не Рождество.