Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Она.
Просто.
Ушла.
— Треклятая сука, — вырвалось случайно. Контроль был потерян. Майклсон сжала кулаки и повернулась к бармену. Только скорее бы закончилась эта песня! — Двойной мартини, — произнесла девушка, опираясь о барную стойку. Почему-то было тяжело стоять на ногах, не имея точки опоры.
— Она тебя послала, да? — он тоже оперся о барную стойку, но не потому, что было тяжело стоять. Просто ему хотя бы раз в жизни стоило быть с сестрой на равных. Их отношения и так в серьезном запущении, чтобы окончательно их портить. Ребекка взглянула на Клауса, а потом отвела взгляд, в котором плескалось не
Их травят.
— Эта сука перешла не те границы.
Клаус тоже улыбнулся. Ему нравилась Бонни, но уже не столько потому, что она напоминала ему его самого, а сколько потому, что Бонни была как шторм — сносящая все на своем пути, смертельная, губительная, но притягивающая своей пасмурностью, выбрасывающая в воздух огромное количество озона и дарящая тем самым эйфорию легкого опьянения.
— Прекрати беситься, Бекки, — он обернулся, чтобы найти взглядом предмет их разговора. Предмет не находился. — Она не занимала твоего места в жизни, она просто нашла свое.
Ребекка сделала два больших глотка мартини. Горло не жгло, но перед глазами будто поплыло. Девушка зажмурилась. Градусы повышали температуру крови, эмоции — души. И все в совокупности создавало раскаленную магму.
Шторм, он красивее магмы. Прекраснее ее.
— Пошел ты к черту, Майклсон, — девушка развернулась к нему. Шальная боль в ее душе все еще была живой и пронзительной. Она отражалась во взгляде. — Ты понятия не имеешь, что такое место в жизни.
Девушка схватила бокал, а потом быстро рыкнула бармену, что за нее рассчитается ее брат. Клауса это не волновало. Ему было немного тошно от того, что Коул все еще в городе, а в глазах его сестрицы бушует ярость. Ярость всегда плохо заканчивалась для их семьи.
— Она умнее тебя, и знаешь почему? — он не стал дожидаться ее ответа. Было глупо. — Потому что она сильнее тебя.
— А ты, значит, запал на нее? — Ребекку разрывало, и Клаус это видел. Ребекка не вслушивалась в слова, не вникала в посылы. Ее дробили ощущение опустошенности и чувство предательства.
— Я перед ней в долгу.
— Ты в долгу передо мной! — закричала девушка, не обращая внимание на остальных. Весь мир будто потерял значение. Ребекка тоже потеряла смыслы. Вид независимой и живой Бонни выбил почву из-под ног. Осознание того факта, что Бонни добилась того, чего не добилась она выбило саму Ребекку. Еще большее разочарование прибавляло какое-то особое отношение к этой девятнадцатилетней шавке, его уважение по отношению к ней.
— И перед моим сыном! Ты должен мне, а не ей, ясно?!
— Нет. Это ты в долгу перед собой и своим сыном, Ребекка. Я тебя не подсаживал на наркоту.
Она влепила ему пощечину. Она не контролировала свои эмоции, а действия — тем более. Слезы не брызнули из глаз, но ярость трансформировалась в ненависть. Бонни отобрала у нее все. Отобрала феминизм, популярность, Клауса. Такое не прощают. И Майклсон было плевать на прошлое и рациональность. Майклсон хотела одного — чтобы эта дикая досада, перемешанная с жгучим разочарованием, исчезла.
Он повернулся к ней, сжав зубы, но найдя в себе силы не отвечать на этот выпад. Нет, не братская любовь. Нет, не уважение к женщинам. Просто железная сдержанность и умение держать себя в руках.
— Будь ты проклят, — прошипела она, швыряя бокал
Не растворилась.
Скрылась.
2.
Он одернул ее, резко заводя за угол и прижимая к стене. Девушка почувствовала холод спиной. Она уставилась на мужчину без удивления (привыкла уже к подобным выходкам), но с каким-то интересом. Ее захлестнули не страсть и даже не азарт. Ею руководило обычное женское любопытство, ведь они оба уже вышли из моды. Они выдохлись. Исписались. Потеряли былой вкус.
— Ты можешь…
— Я не уйду, Сальваторе, — перебила девушка, внимательно смотря в его глаза. Деймон не прикасался к своей… напарнице, но он стоял слишком близко по отношению к ней. Непозволительно близко. Запредельно близко. Просто рефлекс, наверное.
Он кивнул, то ли соглашаясь в чем-то с собой, то ли сдаваясь. Елена была легко одета. Капрон чулок не грел ноги, кожа успела покраснеть от холода.
— Мы должны держаться порознь, понимаешь?
«Держаться порознь» им следовало с самого начала, теперь уже бесполезно и глупо сокрушаться о потонувшем корабле.
— Чтобы потом, когда начнутся допросы… — решил уточнить он.
— Прекрати, — она закатила глаза, резко толкнув мужчину в грудную клетку так, что тот невольно отступил назад. Это было неожиданно и как-то вызывающе. Это было в новинку. — Тут все уже через полчаса будут просто в стельку. Ты думаешь, тут нет богатых дядечек, которые будут тянуть в туалетах несовершеннолетних девочек? Или ты думаешь тут не будут толкать дурь? Клубы — это прикрытие для криминала.
— М-м-м, — он засунул руки в карманы, презрительно смерив ее взглядов, а потом выплюнув лишь: — А ты многое в клубах, значит, понимаешь?
— Больше, чем ты думаешь, — она подошла к нему, взяла его под руку. (Это было впервые, и их будто ударило толком. Ведь они уже вроде как миновали «впервые» и теперь перематывали то, что у них было). Она повела его к клубу, а он решил не отвечать на последнюю реплику, потому что разговоры снова заведут их в тупик. Им нельзя смотреть друг на друга. Им нельзя разговаривать друг с другом.
Им нельзя друг с другом в принципе.
Они встали в длинную очередь. Елена стала осматривать общественность. Создавалось чувство, будто то, что с ней произошло в ноябре, было с кем-то другим. Эта иллюзия была такой убедительной, что Гилберт почти что верила в нее. Почти что не верила в Стефана, Эйприл и Десмонда. Почти верила в то, что между ней и Доберманом может что-то получится.
Она держала его под руку. Доберман молчал, тоже осматривая контингент, анализируя чуть ли не каждого, кто был в поле его зрения. Он выискивал. Он прекрасно знал, что богатые мужчины средних лет не стоят в очереди, что они всегда в окружении каких-нибудь лакеев. Тайлер таким вот тоже был… И Деймон обворовал бы Локвуда, если бы они не встретились в этой Вселенной.
— Не вздумай проявлять инициативу. Здесь это не к чему.
Елена вряд ли услышала его слова. Даже если и услышала, не придала значения. Она тоже выискивала. Но вовсе не богатых мужчин, которых надо было обдурить сегодня ночью. «Ночью» загорелось порохом в сознании. Гилберт перевела взгляд на Сальваторе. Эта ситуация была бы почти романтичной, если бы не развернувшаяся трагикомедия.