Обычный день
Шрифт:
– Я? – Подняла на нее взгляд миссис Уильямс.
– Бедному ребенку будет очень плохо без имени. Представьте, как ее будут звать в школе, лет в шесть или в семь: «Эй!» или «мисс Икс!»
– Я назову ее Элизабет, – решила миссис Уильямс.
Мак быстро взглянула на миссис Хартли и отвернулась.
– Красивое имя, – кивнула она. – Сможешь звать ее Бетти, или Лиззи, или Бетси.
– Я буду называть ее Элизабет, – снова сказала миссис Уильямс. Она подняла голову и впервые улыбнулась миссис Хартли. – Элизабет, – повторила она.
Миссис Хартли улыбнулась ей в ответ.
– Мне всегда нравилось это имя.
–
Тем же вечером, после того, как Мак перестелила кровати, вынесла на ночь цветы миссис Хартли и открыла окно, а миссис Хартли и миссис Уильямс, высказав свое неудовольствие, все-таки выпили магнезию из маленьких бумажных стаканчиков, миссис Уильямс, которая лежала, уставившись в потолок, внезапно спросила:
– У вас есть бумага?
– Да, где-то есть. – Миссис Хартли отложила детектив и пошарила на тумбочке. – В коробке – я брошу ее вам. Ручка внутри.
– Спасибо.
Миссис Хартли опустила голову на подушку и подумала: «Девять часов до завтрашнего утра. Может, я вернусь сюда через год и буду знать весь здешний распорядок дня. Со мной все в порядке, если она смогла, то и я смогу. Девять часов до завтрашнего утра, может, пройдет всего десять месяцев, и я вернусь». Она перевела взгляд на соседнюю кровать и увидела, что миссис Уильямс смотрит на нее.
– Устали? – спросила миссис Хартли.
– Вроде того, – ответила миссис Уильямс. – Ничего, если я оставлю у себя бумагу и закончу письмо завтра?
– Конечно, – кивнула миссис Хартли. – Вам лучше поспать – ребенка принесут утром в седьмом часу.
– Так рано! – воскликнула миссис Уильямс. – Похоже, мне будет чем заняться.
Минуту они молчали, а потом миссис Уильямс тихо проговорила:
– Спокойной ночи, Элизабет.
– Спокойной ночи, Молли, – ответила миссис Хартли.
Миссис Хартли долго лежала без сна, наблюдая за миссис Уильямс, считая часы. А когда она почти заснула, дверь тихо открылась, и вошла Мак. Она стояла и смотрела на миссис Уильямс, а миссис Хартли подумала: «Она думает, что я тоже сплю. Вот как выглядит уставшая Мак, когда никто ее не видит – совсем не улыбается». Видеть Мак без улыбки оказалось слишком тяжело, и миссис Хартли мягко произнесла:
– Спокойной ночи, Мак.
Мак быстро повернулась, и ее лицо снова осветила улыбка.
– Не спится? – спросила она. – Посмотри на это. – Она подошла к кровати миссис Хартли и протянула ей лист бумаги.
Миссис Хартли догадалась, что это письмо, которое начала писать перед сном миссис Уильямс.
– Хочешь, чтобы я его прочитала? – спросила она.
– Почему бы нет, – сказала Мак. – Адресовано не нам с тобой, но я думаю, что отчасти и нам тоже.
Взглянув на Мак, а потом на другую кровать, миссис Хартли взяла письмо и прочитала его в тусклом свете ночника.
– Дорогой Джимми, – начиналось письмо. – Произошло нечто удивительное и прекрасное. Малышка Элизабет…
Подруги
«Шарм», ноябрь 1953 г.
Эллен Лансдаун никогда не считала себя жестокой, недоброй или порочной женщиной. Она до сих пор в глубине души таила чувство стыда, возникавшее при смутных воспоминаниях о несправедливости
– У меня столько всего есть, – часто говорила она себе. – Мне так повезло в жизни.
И роскошное меховое манто, и умные и здоровые сыновья, и уютный дом, а на день рождения она почти наверняка получит великолепный, сверкающий подарок от Артура. Эллен Лансдаун могла бы описать целый мир сокровищ, доказывая, как благосклонна к ней судьба.
Ей досталось гораздо больше счастья и достатка, чем многим ее друзьям; гораздо больше, чем ее лучшей подруге Марджори, с которой она ходила в школу и на званые обеды, в церковь в день свадьбы, и на концерты. «Бедная слабая Марджори», – думала Эллен, вспоминая свои подарки судьбы. Марджори всегда чего-то не хватало. Эллен с глубоким удовлетворением отмечала, что у дорогой Марджори тоже, конечно, было меховое манто – хотя не такое роскошное, как у Эллен, и любящий муж, и малышка Джоан, правда, всего один ребенок, и, разумеется, хороший дом. Возможно, Артур немного покровительствовал Актонам, потому что Чарльз Актон действительно вел себя слегка напыщенно и ничего не делал так хорошо, как мог бы, а Марджори постоянно жаловалась по всякому поводу. «Как мне повезло, – думала Эллен. – У меня есть Артур, и мальчики, и все, чего бы я ни пожелала. Бедняжка Марджори, – думала она, – бедняжка, ведь Марджори всегда была гораздо красивее всех вокруг». И после таких размышлений Эллен Лансдаун обычно сразу стремилась сделать доброе дело – пригласить чью-то тетю на обед или отвезти чирлидеров школьной команды на игру.
«Бедная Марджори», – именно так мысленно называла ее Эллен – до того самого вечера в загородном клубе, на танцах, когда торопливо распахнула дверь гардеробной на втором этаже, чтобы забрать свой меховой жакет, и ошеломленно отступила. Ее руки дрожали, а в голове вертелось: «Как же так, Марджори, Марджори и Джон Форрест?» Постояв минуту в недоумении, сжимая дрожащими пальцами дверную ручку, она развернулась и побежала по лестнице вниз, думая только о том, чтобы уйти как можно дальше. Несколько пар все еще танцевали, и Артур подошел к ней с удивленным видом.
– Мне казалось, ты пошла за жакетом. Передумала уходить?
«Нет, нет, – хотела сказать Эллен, – я просто не могла войти, пока Марджори и Джон… в то время как Джон и Марджори… вряд ли я могла просто войти и сказать…»
– Заболталась со знакомыми, – ответила Эллен, удивившись тому, как спокойно звучит ее голос. – Сейчас схожу в гардеробную.
«Очень глупо, – думала она, придерживая подол своего длинного платья, чтобы не наступить на него, поднимаясь по лестнице, – иду во второй раз за жакетом. Надеюсь, они пришли в себя». Дверь гардеробной была открыта, а Марджори, стоя перед зеркалом, поправляла помаду на губах. Избегая встречаться с подругой взглядами в зеркале и отчаянно надеясь не покраснеть, Эллен очень быстро подбежала к вешалке, на которой висел ее жакет.