Очаги ярости

Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич

— Так ведь Стэнтон Мендосу сместил… — выказал осведомлённость Маданес. — И поставил какого-то, кажется, Барри Смита.

— Чтоб ты знал, — сказал Рабен, — Мендосу восстановили. Сколько раз восстанавливали, даже и не скажу, только Стэнтону после всего гонору поубавили. Он теперь там и сам на испытательном сроке… Главное понял? Ищешь Мендосу, шефа охраны. И говоришь ему: надо на шахте найти укромное место. И пустое: чтобы шахтёры там не ходили. Нам в этом месте срочно придётся припрятать один предмет, и незаметно припрятать, чтобы

никто не нашёл.

— Срочность какая?

— Сегодня. И это в его интересах.

— Хорошо, передам, — пообещал Маданес. — Что-то ещё?

— Да, на обратном пути подберёшь, — ну, там-то и там-то, — Диаса с тем предметом, о котором договорился. И везёшь тот предмет к Мендосе! Связь уяснил? И прекрасно. Логика — наше всё.

5

А ошибки пошли на второй же день… Или нет, они сразу пошли, как та Призма устроилась в Ближней, то есть в день первый. Просто в ту пору их делал ещё не сам Рабен.

Диас и Маданес выглядели избитыми до полусмерти в тот момент, как явились докладывать о выполнении.

Рабен спросил проницательно:

— Кто-то вам оказал сопротивление?

Диас презрительно сплюнул через выбитый зуб:

— Кто посмел бы!

Да, оказалось, никто ничего не посмел. Диас с Маданесом просто сцепились между собой. Слово за слово — и понеслась! Так друг дружку дубасили, что могли бы убить, на силу остановились. Виновата в том, ясное дело, Призма Правдивости.

То есть, их шеф, как большого ума человек, выказал очень полезную предусмотрительность, приказав поганую Призму понадёжней упрятать — от людей подальше. Диас с Маданесом важность того, чтоб подальше, испытали на собственной шкуре.

Н-да, с этой штукой, видать, предстоит ешё тот геморрой, подумал тогда Рабен. Но пока не предвидел масштаба, так сказать, геморроидальных кровотечений. Полагал неизбежной лишь встречу с отдельными трудностями — при попытках грамотной организации работы Призмы.

6

А куда же без них, без трудностей!

Эти трудности проистекали в первую голову от того, чтобы суметь обеспечить избирательность действия Призмы. Ибо Призма Правдивости должна быть востребована в деле дискредитации Службы Родригеса, а не в каком-то другом. Значит, и действовать ей положено лишь на тех, кто себе же во вред будет вынужден дать правдивые показания.

Но никак не на тех, кто их будет выслушивать и осуждать.

Это требовало от Рабена выезда на место, то есть спуска в глубины дурно пахнущей Ближней шахты, а потом уточнения в разговоре с Мендосой всех возможностей и вариантов проведения… кое-каких показательных следственных действий.

Во вторую же голову трудности обещали запутать показательный ход следственного процесса во времени и пространстве. Потому что чем далее Рабен думал

о собственном плане, тем всё чаще к нему приходило припозднившееся понимание, что какие-то из оптимально спланированных действий могут осуществиться лишь при условии одновременности соприсутствия всех участников в двух местах.

Ну да, в Бабилоне и на долбаной Ближней шахте!

Потому заседанию в зале совета у Флореса предстояло быть выездным, но выездным — частично!

Третья, чуть меньшая трудность — всех известить, кого надо (а кого, напротив, не надо — не известить), обеспечить оперативно логистику между посёлкой и шахтой. Убедить, кого надо, воспользоваться исключительно редким шансом познания истины.

Трудность четвёртая: как же всё это успеть? В ужасающе несправедливом цейтноте, пока подлый Родригес, должно быть, спокойно дрыхнет и в ус не дует.

7

А какое чудесное место разыскал в глубине Ближней шахты послушный Мендоса!

Малоперспективный Северо-западный ствол — именно то, что нужно! Уж сюда-то простых рудокопов не заманишь и марципаном. Научились, поди, что бесплатные марципаны в пряничном домике, где любому шахтёру горбатиться от рассвета и навсегда. То ли дело — в элитной Особой штольне, где за право чуток поработать им надо ещё приплатить.

А на самый уж крайний случай шеф охраны Мендоса перекрыл все проходы туда охранниками. Мол, опасная зона, возможен обвал, изучаются обстоятельства. Ну никто на такое не сунется, а коль сунется — огребёт.

Основной же допросный зал для свидетелей расположили в глубокой яме, в самом низу Северо-западного ствола — из такого расчёта, чтобы свидетелей приводили на самое дно, а почтенную публику можно было провести на опоясывающую галерею. На особой высокопрочной цепи в яму для честных свидетелей можно было спускать Призму Правдивости, хорошенько завёрнутую в мешок (кто не знает, что к ним спускается, тому и не надо!). Важно, впрочем, не дать никому из свидетелей до артефакта допрыгнуть (ибо ценная вещь, мало ли что сгоряча сотворят!), потому от голов находящихся в яме до Призмы должно ещё соблюдать дистанцию (где-нибудь метра три чётко по вертикали).

И вместе с тем до приличного общества, расположенного на галерее, действие Призмы Правдивости добивать не должно. Что удобно, сама галерея достаточно высоко. Там метров двадцать пять только по вертикали, то есть, вряд ли кого-то зацепит. Может, самых чувствительных, но в руководстве колонии слишком чувствительных нет. Уж наверное, ха-ха-ха, не в столичном посёлке Новый Бабилон.

Ну а вся вышеприведенная диспозиция была призвана обеспечить что? Два момента: обязательную правдивость среди нижней группы людей, которую будут опрашивать, и возможность солгать среди верхней группы, люди в которой показание нижних должны без помех судить.