Очаровательная блудница
Шрифт:
— Прошлой ночью я спасалась на березе, — вдруг вполне разумно призналась она. — И лодку клеила. Хорошо, там такая развилка была…
— Ты откуда плывешь-то? — спросил Рассохин, запаливая щепу.
Женщина оставила лодку, подошла к костерку и, опустившись на песок, уставилась тяжелым, испытующим взглядом, от которого хотелось отвернуться.
— Вижу, ты меня не выдашь, — заключила удовлетворенно. — Ты красивый мужчина, и борода у тебя, как у огнепального человека. Скажу по секрету — я ушла от людей Кедра.
— А
— Лжецы, обманщики и самозванцы! Они называют себя последователями огнепальных, но сами не имеют к ним никакого отношения. Они тоже ищут пророчицу.
Рассохин вдруг мысленно назвал ее блаженной — скорее всего, так и было: разум от безумия уже было не отделить.
— Где они живут-то, люди Кедра?
— Этого я сказать не могу.
— Почему?
— Связана клятвой.
— Но ведь они лжецы и обманщики? Разве можно давать им клятву?
Она призадумалась, но потом отрицательно повертела головой:
— Нет, всякую клятву нарушать грешно. Хочу остаться чистой.
— Ну, добро… Но ты можешь сказать, чем они занимаются?
— Живут под сенью кедра. — Зубы у блаженной стучали от холода.
— И все?
— Собираются на круг, говорят… Хочешь — дам понюхать масло?
— Какое?
— Кедровое.
— Пожалуй, не хочу…
Сумасшествие на минуту перевесило разум.
— До поселка еще далеко? — вдруг обеспокоенно спросила блаженная.
— На твоем транспорте — четыре дня. — Стас достал из рюкзака свой спортивный костюм и свитер. — Или шесть ночей…
— Почему шесть?
— Потому что ночи короткие. — Рассохин положил перед женщиной одежду. — Переодевайся и сушись.
И спустился к реке.
В прижим набивало речной мусор, и когда его масса становилась критической, его отрывало, уносило в заводь, и там после нескольких кругов, словно нитку из клубка, вытягивало по фарватеру и влекло до следующего прижима. Скорее всего, экстремалка и путешествовала вместе с речным сором, на что можно было отважиться лишь от безумия или крайнего отчаяния. Мысль, что она принадлежит к сорокинским, у него возникала сразу же, тем паче Скуратенко говорил, что верховодила казнью женщина, однако эта не походила на лидера.
Он выкурил трубку, и когда вернулся, блаженная сидела у огня в его костюме, прокаливала босые ноги и жевала зачерствевший хлеб с Усть-Карагачской пекарни.
— Я взяла твой хлеб, — повинилась. — Не удержалась… Я ведь женщина!
Рассохин молча достал соленое сало, колбасу, банку с тушенкой вскрыл и сунул в огонь.
— Странное дело, — проговорил он. — За сегодняшний день на Карагаче спасаю второго человека.
— От голода?
— И от голода тоже.
— Колбасы не надо, — вдруг сказала она. — И тушенки. Я мясного не ем.
— Запрещают, что ли?
— Нельзя пожирать плоть себе подобных.
— Понятно, вера не позволяет. Из вегетарианского у меня только
— Сегодня медуницу нашла. И еще у меня орехи есть, кедровые…
— Травоядная, значит?
— Плотоядие сокращает жизнь.
— Ты хочешь жить вечно? В таком виде?.. Да, здорово тебе мозги промыли!
Экстремалка положила кусок хлеба и обидчиво дернула головой:
— Если ничего не понимаешь — не говори! Я просто не ужилась в коллективе. То есть в общине… Почему меня не пускают к отрокам? Я уже год в общине, прошла имянаречение! Хочу рожать! А мне не дают!
— Этого я не знаю. — Рассохин растерянно пожал плечами. — Из-за характера, возможно… Поэтому и сбежала?
— Не сбежала. Я поехала искать пророчицу. Потому что все лгут! И я это чувствую. Найду и восстановлю справедливость и истину! А если встречу отрока огнепального толка, то обязательно совокуплюсь с ним и зачну.
— А не поздно тебе рожать? — спросил вполне серьезно и тут же пожалел об этом.
— Я уйду от тебя! — Она вскочила и ринулась с островка в разлив. — Ты тоже обманщик и смеешься надо мной!
Рассохин чуть замешкался и поймал за шиворот, когда блаженная забрела в воду по пояс. Накупался сам, но выволок женщину на берег, насильно привел к костру и еще извинился за некорректное поведение.
Похоже, это ей понравилось — настроение у блаженной менялось стремительно.
— Ты ешь, не обижайся. — Рассохин приставил чайник к огню. — Извини, но я старше тебя! Могу задавать всякие вопросы. И это ты пришла к моему костру, а не я к твоему.
— Я не пришла, меня прибило! Заклею лодку и поплыву дальше. Благодарствую за помощь.
— Кто же тебя отпустит? Поплывет она…
— Ты меня… не отпустишь? — вдруг заинтересованно спросила блаженная.
Он не услышал этого интереса и не узрел коварства — молча достал нож и двумя ударами рассек ее лодку пополам, остальное дорвал.
— Сама теперь не уйдешь.
— Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой? — Она опять стала гримасничать. — Зачем?! Вот был бы ты отрок огнепального толка!..
— Ваши люди похитили человека на Красной Прорве, — жестко заявил он. — А второго распяли на жерди и оставили умирать. И при этом вы еще не едите мяса! Орешками питаетесь, травкой, птицы божии… Ты же с ними заодно? Если держишь клятвы?
Блаженная встрепенулась, и из мешанины ее слов стало ясно: она знает о похищенном Галицыне и распятом Скуратенко.
— Нет! Я ушла! Искать огнепальную пророчицу! А эти люди вторглись на нашу территорию. Здесь наши места силы. И они священны. А эти вторглись, осквернили — и были наказаны!
— Где сейчас человек, которого взяли на Красной Прорве? Куда увезли?
— Под сень Кедра. Яросвету сейчас хорошо, он прошел много кругов и сразу получил имя…
— Его теперь зовут Яросветом?