Очаровательная плутовка

Маркос Мишель

Эйприл, обдумав сказанное, кивнула.

– Сколько времени я пробуду здесь?

– Столько, сколько потребуется для того, чтобы подыскать приемлемое объяснение вашему отъезду.

– Мы сможем уехать до министерского бала?

– Зачем? – удивился Райли.

Эйприл не решилась признаться, что были и другие жертвы ее аферы, так как это еще больше все осложнит.

– Я просто подумала, что вам захочется отделаться меня до начала такого важного события.

– Наоборот. Я как раз хочу открыто представить вас там.

– Нет! – Эйприл побледнела от страха, однако тут выкрутилась: – Я хотела сказать… ведь

тогда мой отъезд будет труднее объяснить.

– Возможно. Но поскольку слухи о вашем так называемом благородном происхождении дошли до Лондона, вы должны помочь мне убедить всех, что вы всего лишь моя подопечная. К сожалению, мы оказались в таком положении, когда вынуждены вымысел сделать реальностью.

У Эйприл лихорадочно заколотилось сердце.

– А после бала? Что станет с нами потом?

На его лице снова появилось то самое выражение озабоченности. Озабоченности влюбленного человека? Как бы подобная мысль ни грела душу, тщетность ее была очевидна.

– Посмотрим, – ответил Райли.

Эйприл вернулась к себе в комнату в полной растерянности. На краешке кровати сидела Дженни и мяла в руках ночную рубашку.

– Ну и дела. Я уж и не думала, что настанет день, когда… – Она замолчала, увидев, что Дженни плачет. – Что случилось?

Дженни вытерла глаза ночной рубашкой.

– Он меня оставил.

– Кто?

– Уильям. Он только что был здесь. Он пришел узнать, почему мы с тобой ночью сбежали. Он сказал, что места себе не находил, беспокоясь обо мне. Он волновался за мою честь, когда на дорогах полно разбойников.

Эйприл забрала из рук Дженни рубашку и вытерла ею мокрое от слез лицо подруги.

– А что потом?

– Потом он меня поцеловал. Так нежно. Так ребенка целуют. Мне никогда в жизни не было так спокойно и хорошо, как с ним. Как будто у меня сердце впервые забилось.

Дженни снова зарыдала, и слезы ручьем полились по лицу.

– Но тогда почему ты плачешь?

– Не знаю, что на меня нашло. Я хотела быть с ним честной. Я хотела, чтобы он любил меня такой, какая я есть. Вот я ему и рассказала… Я рассказала о своей жизни у мадам Деверо, о том, чем занималась все эти годы. Он изменился в лице и спросил: «Ты проститутка?» Я пыталась сказать ему, что больше этого не делаю, что я начала новую жизнь и что я хочу быть с ним. Но он меня отстранил и сказал: «Как ты могла?» Это все, что он произнес. А потом он ушел.

Дженни, рыдая, кинулась Эйприл в плечо.

Эйприл гладила ее по спине и думала о насмешках судьбы. Теперь, когда Райли позволил им остаться, для Дженни это обернется пыткой. Она утешала подругу, сдерживая свою злость на мужчину, который презрительно оттолкнул такую мягкосердечную девушку.

– Дженни, если он не может забыть твое прошлое, значит, он тебя не стоит. Неужели при всех своих совершенствах он никогда не совершал ничего постыдного? Как это свойственно мужчинам – так легко отказываться от любви! Пусть Уильям немного подумает. Если он не сможет разглядеть, какая ты красивая и замечательная – то, что вижу я, – тогда забудь о нем. А теперь вытри слезы. Обещаю – все будет хорошо.

Если бы она сама могла в это поверить!

Глава 8

Это происходило каждый год, с тех пор как Райли стал членом палаты лордов, – Блэкхит заполнялся гостями, которые приезжали на министерский

бал даже из Шотландии и Ирландии. Очень многие прилагали массу усилий, чтобы получить приглашение на бал, где собирались сливки общества и политики – около четырех тысяч гостей. После закрытия светского сезона это было самое грандиозное событие.

Райли всегда продумывал праздничную программу сорока человек, которые до начала бала должны были расположиться в доме. Предполагались охота на лис и карточные игры в пятницу, стрельба из лука и пикник в субботу и, наконец, бал в воскресенье. А сегодня, в четверг, гости начали прибывать в Блэкхит. Восемьдесят спален, а также достаточное количество комнат для слуг были готовы принять приезжающих гостей, их камердинеров и горничных.

Эйприл и Дженни большую часть дня провели в своей комнате. Устроившись на подоконнике, Эйприл слышала шум подъезжавших карет. Она вспоминала, как в один из своих выходных она сидела на скамейке в Гайд-парке и с восхищением глазела на такие же кареты, в которых проезжали мимо нее важные господа. Сегодня каждый экипаж у нее под окном внушал страх, что из него может появиться сэр Седрик Маркем. Хоть бы с ним что-нибудь случилось. Ну, не очень серьезное – к примеру, сломал бы ногу или слег бы с инфлюэнцей. Да что угодно, лишь бы он находился подальше от Блэкхита.

Послеполуденное солнце спустилось за холмы, и подул холодный ветер. Эйприл закрыла окно и уселась за туалетный столик. Мысли о будущем давили, и она тяжело вздохнула, представляя конец недели в обществе Джереми и Джоны, двух людей, которым было неприятно ее видеть. Не говоря уже об этой гадюке – леди Агате.

Каминные часы пробили пять, и Эйприл решила воспользоваться тишиной и пойти поискать дневник. Она вспомнила, где читала его последний раз. Они с Дженни на цыпочках спустились по задней лестнице и, незамеченные, прокрались в библиотеку, которая занимала два этажа и на каждом имела вход. На широких полках стояли тысячи книг, а две резные деревянные лестницы на колесиках позволяли добраться до самых верхних полок. Через двойные стеклянные двери, выходившие на крытую галерею, проникали лучи вечернего солнца.

В библиотеке никого не было. Но эта комната навевала столько воспоминаний! Здесь, среди массивных шкафов с книгами в кожаных переплетах, она призналась в своей вине, в том, что обманула людей, которые приняли ее в свой дом и в свои сердца. Но ее преследовало и еще одно навязчивое воспоминание. Именно здесь она поняла, в чем ее слабость. Это Райли Хоторн. И эта слабость стала причиной ее поражения. Достаточно было одного мгновения – когда ее рассудок затуманился, и она поцеловала его.

Эйприл проиграла в уме все, что предшествовало ее ответному поцелую: сильные руки Райли обнимают ее, она словно тает от его нежных, но требовательных губ…

Эйприл удрученно покачала головой. Не прояви она тогда слабость, теперь они с Дженни не оказались бы в западне. Почему она не дала ему пощечину? Могла хотя бы сделать ему выговор. Почему она этого не сделала? Вместо этого она прильнула к нему, осталась в его объятиях, и железная воля, которую она в себе так старательно сохраняла, рухнула от единственного поцелуя. Она представила, какой он ее, должно быть, увидел: глаза мечтательно прикрыты, на губах – довольная улыбка. Подумать только – она своей улыбкой предлагала ему себя!