Очень большие деньги

Макеев Алексей Викторович

– Спасибо за заботу, – буркнул Малыгин. – Только при чем тут это? О чем вы, собственно, хотите меня предупредить?

– Есть у меня подозрение, что после всех пертурбаций эти двое у вас осели, – сказал Гуров. – Ну куда им еще деваться? У Живаева они наследили, в Линькове напакостили, везде их портреты расклеены, вся милиция на них злая… И тем не менее мы никак на след их не можем выйти. Вот я и подумал, что они должны у надежного человека скрываться.

– Наверное, вы правы, – сказал Малыгин. – Но этот надежный человек – не я. Вы стали жертвой заблуждения.

– Хорошо, если так, – сказал Гуров, поднимаясь. –

В противном случае я вам не завидую, Григорий Федорович. Лгать грешно.

Крячко тоже встал. Они направились к выходу, но на пороге Гуров остановился и вернулся к столу. Малыгин продолжал сидеть – неподвижно, как изваяние, не сводя с оперативников мрачного испытующего взгляда. Гуров положил перед ним на стол заранее заготовленный листок бумаги. Сверху – телефонные номера, внизу – рисунок, который набросали эксперты, взяв за основу изображение орла на ноже, который извлекли из плеча Гурова. По словам Маши Перепечко, такой же орел присутствовал на перстне одного из бандитов и еще на левой руке Глумова.

– Если вдруг память у вас прояснится, позвоните обязательно, Григорий Федорович! – сказал Гуров, внимательно наблюдая за реакцией Малыгина. – Я жду звонка в любое время.

Малыгин не сразу, но все-таки взял листок. Пальцы его почти не дрожали – разве что самую малость. И он опять не произнес ни слова.

Вертлявый секретарь проводил их обратно. Он беспрерывно нес какую-то чепуху и заглядывал оперативникам в глаза, явно пытаясь втянуть их в разговор. Но ни Гуров, ни Крячко на эту удочку не попались. Единственное слово, которое они сказали этому старательному человеку, было «до свидания».

С охраной они не прощались. А когда железные ворота закрылись за ними и они уселись в машину, Крячко спросил:

– А может, мы зря на него грешим? В самом деле, какой ему смысл связываться с этим дерьмом? Менять такой дом на барак в зоне – слишком большая глупость, чтобы Чемодан на нее пошел. Для этого нужны какие-то чрезвычайные обстоятельства.

– Для этого нужны всего лишь хорошие деньги, – возразил Гуров. – Не знаю, в чем там дело, но думаю, что эти хорошие деньги он уже получил. Не облагаемые налогом и не предъявленные жене. Но теперь он задумается и будет искать выход из положения. Боюсь, он постарается избавиться от этой скандальной парочки. И хорошо, если это произойдет мирным путем.

– Ты так уверен, что эти двое у него?

– А ты не обратил внимания на маленькую оговорку, которую обронил Малыгин во время беседы? – спросил Гуров. – Мне она показалась очень симптоматичной. Он сказал: «Бугай наш, здешний» – и мне кажется, это не случайно. Он твердо знает, что второй – не наш.

– А чей он, черт возьми?!

– Я так полагаю, он оттуда, где водятся эти милые птички с гадами вместо перьев, – сказал Гуров. – Эксперты обещали разнюхать, что это за мутант. Но меня сейчас больше волнует другое – что предпримет Малыгин, на что он решится.

– Тогда нужно организовать наблюдение за его поместьем, и все дела, – заявил Крячко.

– Этот район – не самое удобное место для наблюдения, – озабоченно сказал Гуров. – Да и никакой гарантии, что Малыгин прячет преступников именно здесь. У него слишком много недвижимости. В каждую дырку мы наблюдателей все равно не поставим.

– Что же делать?

– Во-первых, разузнать, откуда к нам эта птица залетела, – ответил Гуров. – Тогда

и общая картина яснее станет. А еще нужно объявить в розыск Глумова – во всероссийский. Ищут Глумова? Прекрасно! Мы тоже будем его искать. Тогда они сами вылезут на поверхность.

Глава 11

Об исчезновении Панкрата заговорили через два дня, когда километрах в пятнадцати южнее поселка прибоем выбросило перевернутую лодку. Ее нашла компания подростков, которые прогуливали уроки. Показали ее взрослым, и кто-то признал в посудине собственность Панкрата. Тут вспомнили, что уже давно никто в поселке его не видел. Правда, было непонятно, зачем Панкрату понадобилось выходить в море в такую погоду, и кто-то высказал предположение, что лодку просто-напросто унесло с причала ветром, а Панкрат жив и здоров – сидит у себя в хате пьяный, а тут за него люди волнуются.

Наскоро составилась делегация, в которую вошли почему-то одни мужчины, и эта делегация отправилась к Панкрату домой, втайне надеясь, что все объяснится и только появится лишний повод для дегустации превосходного панкратовского вина.

Но хижина Панкрата оказалась пуста – только встревоженная собака встретила людей у порога. Осмотрели дом, двор, погреб. Везде было пусто. Погреб был заперт, дом нараспашку. Но Панкрат всегда жил так, и это не было удивительно. Мужики потоптались и разошлись по домам. Для очистки совести все-таки сообщили в милицию.

Милиция приехала к вечеру – двое оперативников и хмурый следователь по фамилии Макаркин. Эти трое тоже обошли двор, где жил Панкрат, немного покопались в доме, а один из милиционеров потрепал за ухом печальную Флейту. Потом следователь поговорил с жителями и, услышав от них, что пропавший имел в прошлом обширный тюремный опыт, глубокомысленно покивал головой, словно хотел сказать, что теперь ему многое понятно.

Разумеется, был задан вопрос, кто из соседей и когда видел Панкрата последним. Тут мнения разошлись. Кто говорил – три, кто – два дня назад. Опять же никто в последние дни близко с Панкратом не общался. Его дом стоял немного на отшибе, да и не вызывал этот человек большого желания с ним общаться. Конечно, мужики забегали порой перехватить один-другой стаканчик винца, но этот факт мало кто старался афишировать, потому что жены были рядом, и вообще это было несущественно.

Не избежали внимания и приезжие. Следователь был настолько дотошен, что побеседовал также и с четой художников, и с одиноким молодым человеком по фамилии Смолянинов. Ни та, ни другая беседа много времени не заняла. Художники вообще были не от мира сего. Оказалось, что они и не подозревали о существовании Панкрата до тех самых пор, пока не услышали про выброшенную на берег лодку, хотя жили в поселке уже без малого месяц. Объяснялось это на удивление просто – художники совсем не пили вина. Следователь был потрясен этим фактом. До сих пор Макаркин был убежден, что все художники – горькие пьяницы, о чем по простоте душевной и поведал тут же супругам. Бородатый мазила заметил на это с ядовитой иронией, что художники пишут картины, а пьянством, судя по телесериалам, в основном занимаются как раз работники правоохранительных органов. Макаркин на это возразить ничего не сумел, потому что в душе был отчасти согласен с грубияном – в кино с этим делом действительно был перебор, да и в жизни тоже случалось.