Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира
Шрифт:
Девушка засмеялась.
— Пророчество нам было даровано — пока наш род печёт в этой печи, всё хорошо будет. А мы и печём, не жалуемся! Вот, держи, и пусть у тебя тоже всё хорошо будет, и жена любит, и детишки малые…
Тут уж Иорвет не выдержал, схватил салфетку с рогаликами, и мы бежали.
— Я же говорила! — воскликнула я.
— Болтовня, — буркнул он. — Сейчас увидишь.
Мы купили сочных, немного мятых персиков, купили сыра и лепёшек, и Иорвет нашёл старика, торгующего табаком, и добрую вечность придирчиво выбирал нужную смесь,
— Убедилась? — насмешливо спросил Иорвет, и я кивнула: похоже, что маркетинговую стратегию всем торговцам сочинял один и тот же человек. — Я одно место приметил, можем перекусить там.
Мы вернулись по улочке обратно к резиденции Хранительниц, и Иорвет, уже прекрасно ориентировавшийся в городе, свернул в переулки и вывел к ступенькам, ведущим на внешнюю стену касбы. Проход по верху стены едва позволял разминуться паре человек, и мы уселись между зубцами, свесив ноги наружу. Перед нами расстилалась пустыня, справа зеленели деревья, в тени которых стояли шатры торговцев, и виднелись холмики опустившихся на землю верблюдов.
Я достала рогалик и откусила хрустящий зажаренный кончик.
— Эх, а идея с тенью была такой красивой, — вздохнула я.
— Завтра проверим, — благодушно ответил Иорвет. — Сегодня на закате нам будет не до того.
Он, прищурившись, смотрел в горизонт, где пустыня расплывалась в дымке и незаметно переходила в белёсое небо, и мне передалось его спокойствие и уверенность. Казалось, что всё опять стало как прежде, и мы были командой и были вместе, чтобы разгадывать загадки и прикрывать спины друг друга. Всё-таки и безо всяких любовей в прошлом мире о таком партнёре и таких приключениях я могла только мечтать.
— Так странно, — сказала я, — в прошлой жизни с утра до вечера я сидела перед светящимися экранами, а верблюдов видела живьём только в зоопарке. А теперь я ночую под звёздами и ем рогалики с видом на пустыню и живых верблюдов.
— Тебе недостаёт тех экранов? — спросил Иорвет.
— Экранов нет. Недостаёт семьи. Я потеряла её.
— Но ты не умерла для них.
— И это единственное, что держит на плаву. Эта боль только моя, не их, не той меня. Вторая я осталась с семьей. Не так страшно умереть, как страшно то, что станет с теми, кто тебя любит. Мне проще — главное сохранить жизнь той Яны. А здесь я живу, лишь пока не найду путь домой. Смотрю в небо, ем рогалики.
— Пока мы не найдём Филиппу?
Я утвердительно замычала с персиком в зубах, пытаясь не дать соку стечь по рукам.
— А если ты останешься?
— Выбор простой — или я вернусь, и та я будет жить, либо мы умрём обе. Любой вариант не слишком приятный для меня, но что поделать, таковы правила игры. Мне надо радоваться, что вообще выпал шанс пожить ещё одну жизнь.
— Жизнь человека коротка, и когда люди умирают от старости, эльфы
Он смотрел на меня, и я постеснялась слизнуть с запястья убежавшую каплю. Швырнула персик далеко в колючие кусты под стеной и затрясла руками.
— И вот зачем ты мне это рассказываешь? Я стараюсь не вспоминать об этом.
— О смерти стоит помнить каждый миг.
Иорвет прислонился спиной к каменному зубцу, подтянул к себе колено и слегка покачивал другой ногой. Потом запрокинул голову и блаженно подставил лицо солнцу.
— Легко думать о смерти, если знаешь, что до неё тебе жить столетия, — проворчала я.
— Не легко. Когда мои братья и сёстры умирают с арбалетной стрелой в горле, мечом в спине или на шибенице, обмазанные нечистотами, я не могу не думать о том, что каждый из них мог бы жить ещё столетия. Умереть на тридцать или сорок лет раньше — такая мелочь. Но умереть на двести лет раньше — несправедливо.
— Зачем же ты тогда воюешь? Зачем ведёшь за собой умирать? Я уверена, что ты сумел бы договориться, чтобы в Ард Доле приняли и тебя, и скоя'таэлей… Полей.
Отстегнув с пояса флягу, он плеснул воды мне на ладони.
— Всех не уведёшь. А отсиживаться в благословенной долине и рисовать натюрморты, пока dh’oine вырезают последних эльфов, предательство.
— Значит, всё-таки продолжительность жизни не главное. Что у людей, что у эльфов главное — зачем жить эту жизнь.
— И это разные зачем, разный смысл. Если ты можешь жить столетия, ты мыслишь столетиями, даже если знаешь, что завтра можешь умереть. Люди же как ночные мотыльки. Они знают, что с первыми лучами солнца упадут бездыханными, и поэтому бьются бессмысленно о лампу всю ночь напролёт, всю свою короткую жизнь, не задумываясь о том, что будет дальше. Жажда жизни… — он презрительно скривился.
— Близкая смерть не делает жизнь людей бессмысленной! Наоборот, она придает ей смысл.
— Я этого не замечал!
— Как и не замечал у эльфов, попивающих вино у себя в Ард Доле!
— Эльфы живут не только в Ард Доле. Но цели на свою жизнь эльф и человек ставят разные, даже если смерть забирает нас раньше времени. Планирование жизни эльфа — сотни лет, человека — десятки, твоё — до момента возвращения в твой мир. И если я сейчас шевельну рукой, и ты вдруг упадешь со стены…
— Твоё самое долгосрочное эльфское планирование тут же полетит к чертям!
— Почему это?
— Вдовствующий эльф, думаю, весьма ценен на местном брачном рынке.
— Ну хорошо, — ухмыльнулся он, — предположим, я убью тебя по возвращении из Зеррикании…
— Ты бы вслух таких вещей не говорил. Многие благоверные мужья внезапно и скоропостижно умирают во сне вместе со своими великими долгосрочными целями.
Иорвет рассмеялся, и лицо его под жарким солнцем казалось юным и летним, и в этот момент весь он был юным и летним, как мальчишка, у которого впереди вся жизнь, то есть вечность.