Очерк о родном крае
Шрифт:
– Нет, сэр, не буду.
– Я чувствую себя здесь даже не чужим. Отсрочено мертвым. Ты знаешь, парень, что русские побеждали всех, кто приходил к ним с оружием?
– Что там про русских?
– зашевелился Чуйков, услышав знакомое слово.
До этого он неподвижно сидел, уперевшись взглядом в каплю виски на дне стопки, то ли в дреме, то ли в глубоких раздумьях, но вдруг ожил, словно робот-пылесос от вербальной команды.
– Полковнику здесь не нравится, - сказал Марек.
– Флойд!
–
– Как же так?
– I'm fine, - сказал полковник.
– Корошо. Виски?
Министр мотнул головой.
– Не хочу.
Пристли, привстав, потрепал Чуйкова по плечу и сел обратно.
– Я жду восстания, - сказал он, уставившись на Марека совершенно трезвыми глазами.
– Я жду восстания со дня на день. Жду уже полтора года, и это ожидание похоже на резь в животе. Как будто сидишь на унитазе и никуда не можешь дернуться, потому что резь только этого и ждет.
– Я был в городе и ничего такого не заметил, - сказал Марек.
Полковник подвигал челюстью.
– Это страна партизан. Страна смертников. Страна скрытой, копящейся ненависти. Как только мы перейдем некую грань... Бах!
Он хлопнул ладонью по столу. Звук получился резкий, неожиданный. Марек едва не подпрыгнул.
– Ты удивишься, откуда что возьмется. Ножи, топоры, духовые ружья. Только отвернешься, и они вцепятся в затылок. Ты никогда не узнаешь, что у них на уме...
– Я слышал, здесь есть тюрьма, - сказал Марек.
Пристли усмехнулся.
– Как бы есть и как бы нет. Это же не журналистское расследование?
– Один из ваших подчиненных обмолвился, сэр.
– Ублюдки, которыми мне приходится командовать, не умеют следить за языком. Я уже говорил про два взвода?
– Марек кивнул, и полковник продолжил: - А остальным я не доверил бы держать и рулон туалетной бумаги! Украинцы, болгары, какие-то чокнутые литовцы, латыши... Из какой задницы мира их выскребли? Этот сброд почему-то считает себя вершиной человеческой эволюции. Высокомерный рукожопый сброд. Ни дня не проходит, чтобы они не говорили в казармах о великой Болгарии, великой Украине или великой и ужасной - от моря до моря - Латвии. Пф-ф!
Надув щеки, он фыркнул.
– За русскими еще можно признать величие. За этими же...
– Но тюрьма-то есть?
– напомнил Марек.
– Какой ты въедливый! Ну, хорошо, между нами - есть. Легче тебе от этого? Я тебе могу сказать, те, кто там сидят, они этого заслуживают.
– И это по закону?
Полковник упер в Марека тяжелый взгляд.
– Ты мне еще про Гуантанамо скажи! Европейские вы чистоплюи. Моя задача состоит в том, чтобы здесь было тихо и спокойно, и я буду добиваться этого теми способами, которыми посчитаю нужным. Даже дохнуть здесь должны тихо и спокойно, понял? И не тебе меня учить, сынок!
– Я, собственно...
–
– Свободен, рядовой, - перебил его Пристли.
– Анатоли!
– Да?
– вскинулся министр интеграции и развития.
– F...ck off, Anatoli, - полковник мотнул головой на дверь.
– Go home. Get out. О, на дорош-шку.
Он разлил виски по стопкам. Чуйков поднялся.
– Ну, если так, то да, пойдем мы.
Он качнулся, выпил и, крякнув, тяжело шагнул из кабинета.
Марек вышел следом. Свой шот он оставил не тронутым. Его и без добавки нечувствительно оббило о косяки.
Сумка где? Ага, сумка при нем.
– Чего это Флойд?
– спросил Чуйков.
– Не знаю, сам себе противоречит, - ответил Марек.
– Страшно ему.
– Ему-то? А нам?
Выйдя из здания они сразу попали в драку. Давешний пехотинец с трезубцем на виске в клинче сошелся с водителем Митей. У Мити заплыл правый глаз и был порван ворот. Натовец хлюпал разбитым носом. Кровь косым мазком стыла на щеке.
Несколько 'касок' активно болели у ворот.
– Эй, хорош, хорош!
– Чуйков ринулся с крыльца разнимать драчунов.
– Вова, ты вообще! Брэк!
Мите он упер пятерню в грудь, одновременно отстраняя натовца локтем другой руки.
– Анатолий Карлович!
Митя тяжело дышал и не понимал, почему его останавливают. Наблюдающие за поединком 'каски' недовольно засвистели.
– Все, закончили.
Чуйков втиснулся между своим водителем и пехотинцем и подтолкнул Митю к 'тойоте'.
– Не закончили, - прошипел 'трезубец'.
– Давай-давай, выйди в город, - сказал Митя, сплевывая тягучую слюну.
– Ты тоже ходи, оглядываясь.
– Мне незачем.
– А увидишь. Всем вам, кацапам, кишки выпустим, только дернитесь. Баб перетрахаем и повесим, а детей ваших ублюдочных...
Марек не уловил движения, то ли отвлекся на Митю, то ли просто не вовремя моргнул, но спустя мгновение оказалось вдруг, что пехотинец растянулся на земле и не делает попыток встать, а министр интеграции и развития, морщась, трясет кистью.
– Вот не надо ему было про детей...
Болельщики озадачено притихли.
– F...ckin' shit!
– произнес кто-то.
– Вы это, - сказал Чуйков 'каскам', - водичкой его облейте, что ли... Журналист, ты не стой столбом, садись.
– Да, наверное, - кивнул Марек.
Они забрались в автомобиль.
Митя, щуря подбитый глаз, развернул 'тойоту', объехал лежащего и вырулил к воротам. Им открыли выезд.
– Анатолий Карлович, я бы и сам, - сказал Митя, лавируя между бетонными заграждениями.
– Сиди уже, - раздражено заметил Чуйков, ощупывая костяшки пальцев.
– Журналист, у тебя с программой как? Может, еще куда свезти?