Очерки смутного времени 1985–2000
Шрифт:
Никто не хочет ничего делать. Повсюду следы начатых и брошенных работ, нарыты какие-то канавы, кучами лежит мокрая глина, свалены трубы, бетонные плиты – и ни одного человека. Демократия! Поневоле задумаешься: «Нужен хозяин. Нужна сильная рука. Вот при Сталине был порядок…»
Я, для которого половина жизненных удовольствий связана с ходьбой, в эту зиму почти не выходил из дома. Потом нашел средство: резиновые сапоги. Они не скользят по льду, не пропускают воду и легко отмываются. В них не надо униженно семенить и непрестанно пялиться под ноги. В них я наверстываю упущенное.
Но это же смешно: по Москве – и в резиновых сапогах!
А все-таки, что ни говори, жить стало интересно. Привыкнув к жизни в стоячем болоте, мы теперь действительно, всерьез, не знаем, что будет завтра, и наше сегодня не похоже на вчера. Буквально каждый день приносит
Отличная статья Баткина в «Знании – силе»! Сказано, наконец, предпоследнее слово – о том, что тридцать лет страной управляло ничтожество. Люди недобросовестные или сумасшедшие продолжают славить Сталина как великого вождя. Дураки считают его каким-то инфернальным злодеем. А он был именно ничтожеством – грубым, дремучим, косноязычным, тупым зощенковским персонажем [10] . Ему бы ваксой торговать на Тишинском рынке да исподтишка гадить в кастрюли соседей на коммунальной кухне…
10
Заслуга Л.М. Баткина в том, что он исследовал этого персонажа не на основе его действий и их результатов, которые поддаются любому толкованию, даже навыворот, а на уровне языка, однозначно свидетельствующего об уровне мышления.
Конечно, сознанию трудно вместить, что национальная, по масштабу, трагедия связывается с низколобым рябым выродком, у которого из всех человеческих свойств наличествовали только необыкновенное злопамятство, мстительность и патологическое властолюбие, а дарования не поднимались выше пещерной хитрости и жестокости мокрушника из подворотни (способного, впрочем, гипнотически действовать на мелкую воровскую шушеру, да и на неподготовленных граждан тоже). Но именно эти-то качества и оказались востребованы «революционной ситуацией».
Сталинисты любят ссылаться на восторги западных интеллектуалов (Фейхтвангера, Арагона), зачарованных скромным обаянием безграничной власти, на уважительный отзыв Черчилля, встававшего против своей воли при входе Сталина… Но вот комментарий совсем не глупого человека: «В чем причина таких чудовищных ошибок западных людей в оценке явлений нашей жизни? В том, что они и нашу жизнь меряют на свой аршин. И, кроме того, они не хотят признаться в том, что их систематически дурачат побившие все исторические рекорды московские примитивы. Если тебя обвел вокруг пальца гений зла, это понятно. Это оправданно. Этим даже можно гордиться: мол, наша нравственность не позволяет нам опускаться так же низко. Но чтобы обыгравший тебя партнер был даже не человеком, а лишь примитивной социальной функцией в облике человекообразного существа, этого не может быть. И в результате примитивнейшие в интеллектуальном отношении партийные чиновники вроде Сталина, Хрущева, Брежнева, Суслова, Громыко и т. п. превращаются в западном представлении в гениев зла. Пусть зла, но – в гениев» [11] .
11
Зиновьев А.А. Гомо советикус.
А что касается Черчилля, то как же ему было не встать: ведь за второсортным провинциальным лицедеем, усвоившим повадку восточных владык и нацепившим маршальские погоны (а затем и погоны генералиссимуса), виделась ему многомиллионная армия, которая с огромными потерями, истекая кровью, неудержимо накатывалась на Европу…
И пора уже произнести последнее слово, – что в 17 году власть в России узурпировала банда подлых, пошлых, циничных преступников (таких же, как в Германии в 33-м, но те победили хотя бы в результате законных выборов [12] ); что во главе банды стоял гениальный маньяк, изобретший простое и эффективное средство для захвата и удержания власти – принцип «демократического централизма», который обеспечивал селекцию наиболее безликих и бессовестных сподвижников (куда там гитлеровскому «принципу
12
Не надо бы, кстати, забывать, что Гитлер пришел к власти благодаря Сталину, запретившему – через Коминтерн – немецким коммунистам блокироваться с социал-демократами. И всем, что за этим последовало, мы тоже обязаны тупому сталинскому догматизму.
13
Представляю, с каким извращенным удовольствием смотрел Сталин «Дни Турбиных» на сцене МХАТа: «Какие смелые, благородные, независимые люди! А я их баржами топил в Царицыне. И вот теперь этот, один из них, породистых, осознав наконец, что он такой же заложник, сдался и запросил пощады. Замечательный талант! Накропал через силу гаденькую подхалимскую пьеску “Батум“. Знаю, что через силу. Не поможет. Додавлю».
Таким обществом легко руководить: делай что хочешь, грабь, режь, жги, торгуй родиной, только дай жрать и радио. Такие подлые твари, что заселили сейчас Россию, не способны на избавление от рабства.
Как же нам не хватает собственного Нюрнберга! [14]
30 мая вернулся из Коктебеля, а Молчушка встретила меня словами: «А нам тут многосерийный детектив по ящику показывают». Это она о Съезде народных депутатов. И я тоже воткнулся в телевизор.
14
«Какая кара, какое наказание должно постигнуть злодеев, испоганивших русскую жизнь?» – записала в своем дневнике 1 октября 1946 г. Любовь Васильевна Шапорина, доведенная до отчаяния всеми мерзостями советской действительности.
Выступление Черниченко я слушал на Острове, в кафетерии «Информэлектро». Это было в обеденный перерыв, кафетерий был заполнен людьми. Многие поднялись от столиков и придвинулись к телевизору. Незнакомые между собой люди переглядывались, смеясь, обменивались репликами, аплодировали.
Выступление Червонописского и весь этот вой съездовского быдла против Сахарова застали меня на квартире у Алки и Миньки, когда мы с Минькой вернулись из Покровского-Стрешнева, где обсуждали реставрационные исследования по церкви с автором проекта Сережей Киселевым и осматривали Минькины раскопки. Телевизор, конечно, работал; ощущение мерзости нас переполняло. И даже приготовленный Аллочкой великолепный обед не примирил нас с жизнью.
Нет, не испытываю я ни малейшего сочувствия к этим искалеченным «интернационалистам». Гитлеровские каратели в свое время тоже, наверное, проявляли и солдатский героизм, и самоотверженность и тоже потом оправдывались: «Нам приказывали, мы выполняли свой долг…» Но их потери не заслуживают сочувствия. Партизанская война – самая страшная из всех: она не признает ни пленных, ни пощады, ни перемирия. Это война на уничтожение. И герои здесь только с одной стороны, а для другой – позор и ни малейшего оправдания. И если тебе переломили хребет в этой войне – пеняй на себя и на тех, кто тебя послал.
А наши вернувшиеся «афганцы» рвутся восстанавливать «порядок». Они чувствуют себя вправе, они – заслужили. С гордостью, на всю страну, похваляются своими подвигами, к воспеванию которых присоединяются верноподданные барды. Они прошли хорошую школу жестокости, начиная с пионерских «зарниц» и кончая Афганом. В Тбилиси 9 апреля они показали, на что способны.
…Они думали, что война – это неограниченная, заранее оправданная возможность безнаказанного насилия и грабежа… и на войне человек обнаруживает в себе что-то такое, с чем он мог бы спокойно прожить всю свою жизнь и даже не знать, что в нем это кроется, если бы не война.