Очерки сравнительного религиоведения

Элиаде Мирча

Из огромного количества патриотических текстов, толкующих символику крещения, мы остановимся только на двух, один из которых относится к сотериологическому значению воды, другой — к крещенскому символизму смерти — возрождения. У Тертуллиана мы находим обширную апологию исключительным свойствам воды, космогонической стихии, изначально освященной божественным присутствием. Ибо вода была первым «седалищем Духа Божьего, — стало быть, более приятным Ему, чем все существовавшие тогда стихии… Воды первыми получили повеление произвести живых существ. Влага первой произвела живое, дабы при крещении не казалось удивительным, что воды могут оживлять. А разве дело создания самого человека не было окончено при содействии вод? Как материал для этого годится земля, но только влажная и смоченная… Вода, управляя земной жизнью, приносит пользу и в небесной… Любая вода благодаря преимуществам своего происхождения получает таинство освящения, как только призывается Бог. Ибо тотчас же сходит с небес Дух и присутствует в водах, освящая их Собою, и они, освященные таким образом, впитывают силу освящения… То, что прежде исцеляло болезни тела, ныне врачует дух. Что приводило к преходящему спасению, ныне преображает для вечного…» [800] .

800

Tertullian. De Baptismo, 3–5. Цит. по русскому переводу в кн.: Тертуллиан К. С. Ф. Избр. соч. М., 1994. С. 94–96.

Дряхлый человек умирает с погружением в воду, давая жизнь новому, возрожденному существу. Этот символизм замечательно выражен Иоанном Златоустом, который, говоря о символической многозначности крещения, пишет: «Оно являет нам смерть и погребение, жизнь и воскресение… Когда мы погружаем нашу главу в воду, как в могилу, ветхий человек погружается, полностью погребается; когда мы выходим из воды, сей же

миг является новый человек» [801] . Во всю свою «предысторию» крещение имело один и тот же смысл — смерти и воскресения, хотя и на иных религиозных уровнях, чем тот, что был задан ему христианством. Здесь не может быть речи о «влияниях» или «заимствовании», поскольку такие символы архетипичны и универсальны; они говорят о месте человека в мире, определяя в то же время его положение относительно божества (абсолютной реальности) и в истории. Символизм воды есть продукт лицезрения Космоса как единства и человека как особой формы существования, реализующейся в «истории».

801

Св. Иоанн Златоуст. Беседы на евангелиста Иоанна. 25, 2.

66. ЖАЖДА МЕРТВЫХ

Погребальное употребление воды объясняется теми же ее свойствами, что и космогонические, магические и терапевтические; воды «удовлетворяют жажду умершего», они его растворяют, связывают с семенами вещей; вода «убивает мертвого», окончательно лишая его человеческого состояния [802] , чтобы в аду он пребывал в состоянии свернутом, как бы личиночном, с защитной способностью переносить страдания. Ни в одной из различных концепций смерти человек не умирает полностью; он лишь переходит в некую элементарную форму существования; это регрессия, а не окончательное исчезновение. В ожидании возврата в космический круговорот или полного освобождения душа умершего страдает, и это страдание обычно выражается в жажде.

802

Это представление удержалось также и в философском умозрении. «Душам смерть — воды рожденье», — говорил Гераклит (фр. 66). Вот почему «сухая душа — мудрейшая и наилучшая» (фр. 68). Боязнь, что влага «растворит» души, покинувшие свои тела, вызовет их рост и вновь включит в круговорот низших форм жизни, была распространена в греческой сотериологии. В одном из орфических фрагментов (Климент Александрийский. Строматы. VI, 2, 17, 1; Kern. 236) говорится, что «вода — смерть душе», а Порфирий (De Antro Nymphorum. 10–11) объясняет склонность душ умерших к влаге их стремлением к реинкарнации. Позднейшее умозрение стало не так высоко ценить рождающую силу вод, поскольку стало видеть лучшую посмертную участь не в повторном включении в космический круговорот, но в уходе из мира органических форм в эмпиреи, небесные области. Вот почему столь фундаментальное значение стало придаваться солнечным атрибутам, сухости.

Богач, мучимый адским пламенем, молит Авраама: «Умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем» [803] . Орфическая надпись (в Элевтерне) гласит: «Горю и жаждою снедаем…» Во время церемонии гидрофорий лили воду в трещины (chasmata) для мертвых, а во время анфестерий, в канун весенних дождей, мертвые, по греческому поверью, испытывали жажду [804] . Мысль о том, что души умерших страдают от жажды, особенно страшила население тех мест, где существовала постоянная угроза зноя и засухи (Месопотамии, Анатолии, Сирии, Палестины, Египта), и именно в этих местах были особенно распространены жертвенные возлияния в пользу умерших и посмертное блаженство представлялось как пребывание в прохладном месте [805] . Посмертные мучения изображались в конкретных образах, так же как и всякий иной человеческий опыт и как это было свойственно архаическому умозрению; в представлениях северных народов вместо «жажды мертвых» и «пламени» азиатской преисподней появлялись образы пониженной температуры (холод, мерзлота, ледяные топи и т. п.) [806] .

803

Лук. 16,24.

804

См. в кн.: Gernet. G'enie grec, 262; Schuhl. La formation de la pensee grecque. 119, n. 2, 210, n. 2.

805

См. в кн.: Parrot A. Le refrigerium dans l’au-del'a. P., 1937; Eliade M. Zalmoxis. 1938. Vol. 1. P. 203 и сл.

806

Eliade M. Insula lui Euthanasius. P. 95; Zalmoxis. I. P. 205.

Но жажда, равно как и холод, выражает страдание, драму, беспокойство. Умерший не может навсегда оставаться в одном и том же состоянии, которое есть лишь результат деградации его человеческого состояния. Жертвенные возлияния предназначены для его «удовлетворения», т. е. для избавления от страданий, для возрождения умершего через его полное «растворение» в воде. В Египте умерший иногда уподоблялся Осирису и в качестве такового мог рассчитывать на «агрикультурную участь», т. е. на то, что его тело даст всходы, подобно семенам. На погребальной стеле из Британского музея умерший обращается к Ра с молитвой о том, «чтобы его тело могло дать всходы» [807] . Однако возлияния не всегда имели «агрикультурный» смысл, их целью не всегда было «прорастание тела умершего», его превращение в «семя» и neophytos (неофит, «новое растение»), но в первую очередь его «удовлетворение», т. е. устранение сохранившихся остатков его человеческого состояния, его полное погружение в «воды», чтобы родиться заново. «Агрикультурная участь», подразумеваемая иногда жертвенными возлияниями, есть лишь следствие этой окончательной дезинтеграции человеческого состояния; это еще одна форма манифестации, возможная в силу как растворяющих, так и растительных сил воды.

807

Parrot A. Le refrigerium… P. 103, n. 3; Zalmoxis. I. P. 200, там же дальнейшие библиографические указания.

67. ЧУДЕСНЫЕ И ВЕЩИЕ ИСТОЧНИКИ

Этой религиозной многозначности воды соответствует множество существовавших в истории культов и ритуалов, в которых основную роль играют источники, ручьи и реки. Все эти культы основаны в первую очередь на сакральной силе, которую заключает в себе вода в качестве космогонической стихии, но также и на местном проявлении сакрального, на манифестации сакрального присутствия в водах определенного потока или источника. Такие местные проявления независимы от наложенной на них общей религиозной структуры. Вода течет, она «жива», она подвижна; она вдохновляет, она целит, она пророчит. По самой своей природе источник и река являют мощь, жизнь, неиссякаемость; они суть и они живы. Этим они обретают соответствующий статус, и их почитание сохраняется независимо от других проявлений сакрального и всяческих религиозных революций. Каждый из них непрерывно являет сакральную силу, именно ему свойственную, и в то же время соучаствует в манифестации нептунической стихии в целом.

Культ вод — и в особенности источников, которые считаются целебными, горячих и соленых источников и т. п. — оказывается поразительно устойчивым. Уничтожить его не смогла ни одна религиозная революция; питаемый народным благоговением, культ вод оказался в конечном счете терпим даже христианством — после бесплодных гонений в средние века. (Реакция началась в IV в. с выступления св. Кирилла Иерусалимского. [808] ) Церковные запрещения повторялись вновь и вновь со Второго Арльского собора (443 или 452) до Тревского собора в 1227 году. Помимо этого, борьбу Церкви против культа вод демонстрируют нам множество апологий, пастырских посланий и других текстов [809] . В некоторых случаях культовая преемственность сохраняется со времен неолита до наших дней. Так, в горячем источнике Гризи (коммуна Сен–Сенфорьен-де–Мармань) были найдены неолитические и древнеримские вотивные предметы [810] . Аналогичные следы неолитического культа (куски кремня, форма которых свидетельствует об их вотивном назначении) были найдены в источнике, носящем ныне название Сен–Совёр (Компьенский лес) [811] . Уходящий корнями в доисторический период, этот культ был унаследован галлами, потом романо–галлами, от которых он был воспринят и ассимилирован христианством. В Сен–Моритце до самого последнего времени сохранялись развалины культовых сооружений бронзового века [812] . В коммуне Бертиноро (пров. Форли) культовые предметы бронзового века попадаются

вблизи ныне действующего хлористо–солевого источника [813] . В Англии, вблизи курганов доисторического происхождения и мегалитических памятников, мы встречаем источники, которые местное население считает чудотворными или целебными [814] . Наконец, можно упомянуть еще ритуал, практиковавшийся на озере Сент–Андеоль в Обракских горах — его описывает св. Григорий Турский (544–595 Р.X.). Празднество на берегах озера длилось по три дня, причем съехавшиеся в повозках люди приносили озеру в дар белье, предметы одежды, шерстяную нить, сыр, печенье и т. п. На четвертый день разражалась сильная буря с дождем (речь, очевидно, идет о примитивном ритуале вызывания дождя). Священник Парфений после бесплодных попыток убедить крестьян отказаться от языческого ритуала построил церковь, в которую люди и стали в конечном счете приносить дары, предназначенные озеру. При этом обычай бросать в озеро старые вещи и печенье сохранялся вплоть до XIX века; паломники продолжали бросать в озеро рубашки и штаны, хотя уже и не понимали, зачем они это делают [815] . Прекрасный пример преемственности вопреки изменениям того религиозного комплекса, в который культ воды оказывался последовательно включенным, мы находим в уже цитированной монографии Петтаццони о примитивных формах религии на Сардинии. Протосарды поклонялись источникам, принося им жертвы и воздвигая около них святилища, посвященные Sarder Pater (местному покровителю) [816] . Около храмов и воды происходили ордалии — феномен, характерный для всего атлантико–средиземноморского региона [817] . Следы таких испытаний водой доныне прослеживаются в сардинских поверьях и местном фольклоре. С культом воды мы встречаемся и в доисторической Сицилии [818] . В Лилибео (Марсала) греческий культ Сивиллы наложился на примитивный местный культ, который был сосредоточен вокруг пещеры, затопленной водой; протосицилийцы собирались здесь для ордалий или для прорицаний; во время греческой колонизации здесь царила и пророчествовала Сивилла, а в христианские времена установилось поклонение св. Иоанну Крестителю, которому посвящена построенная в XVI веке в старой пещере церковь, и сейчас еще остающаяся местом паломничества из-за своей чудотворной воды [819] .

808

Catech. XIX, 8.

809

См.: Saintyves P. Corpus… P. 163 и сл.

810

Vaillat С. Le Culte des sources dans la Gaule antique. P. 97–98.

811

Ibid. P. 99.

812

Pettazzoni R. La religione primitiva in Sardegna. Piacenza, 1912. P. 102.

813

Ibid. P. 102–103.

814

Ibid. P. 102–103.

815

См.: Satntyves P. Corpus… P. 189–195.

816

Pettazzoni R. La religione… P. 29 и сл., P. 58.

817

В Лузитании во времена Древнего Рима еще поклонялись автохтонному Богу по имени Тонгенабиагус, который был, по–видимому, Богом «того водного потока, которым клянутся» (Vasconcellos L. de. Relieiyes de Lusitania. Vol. II. Lisbon, 1905. P. 239 и сл.).

818

Pettazzoni R. La religione… P. 101 и сл.

819

Ibid. P. 101.

Вблизи от воды часто располагались оракулы. Около храма Амфиарая в Оропе исцеленные оракулом бросали монетки в воду [820] . Пифии, когда готовились пророчествовать, пили воду из Кассотского ключа. В Коллофоне пророк пил воду из священного источника, находившегося в гроте [821] . В Кларосе священник спускался в пещеру, пил из таинственного ключа (hausta fomtis arcani aqua) и отвечал в стихах на любой заданный вопрос (super rebus quis mente concepit) [822] . Архаическая интуиция, что от воды исходит пророческая сила, очень широко распространена в мире. Вавилоняне, к примеру, именовали Океан «домом мудрости». Оаннес, персонаж вавилонской мифологии, получеловек–полурыба, явился из вод Персидского залива и открыл людям культуру, письмо и астрологию [823] .

820

Павсаний. I. 34, 4.

821

Ямвлих. De Myst III. 11.

822

Тацит. Анналы. П. 54; об оракуле в Кларосе см. в кн.: Picard. Eph`ese et Claros. P. 112 и сл.

823

Тексты, приводимые в кн.: Jerem'ias . Handbuch der altorientalischer Geisteskultur. В., 1929. S. 39, 40.

68. АКВАТИЧЕСКИЕ ЭПИФАНИИ И ВОДНЫЕ БОЖЕСТВА

Культ воды — рек, источников и озер — существовал в Греции еще до индоевропейских вторжений. Следы этого архаического культа сохранялись вплоть до заката эллинизма. Павсаний [824] еще имел возможность наблюдать и описать ритуал, который исполнялся у источника Агнос, на склоне горы Ликеон в Аркадии; жрец Бога горы приходил туда во время сильной засухи; он приносил в жертву дубовую ветвь, бросая ее в источник. Ритуал этот относится к древности и составлял часть более широкого целого — «дождевой магии». В самом деле, как сообщает Павсаний, после исполнения ритуала от воды поднялось легкое испарение, подобное облаку, и вскоре полил дождь. Мы не видим здесь никакой религиозной персонификации; сила заключена в самом источнике, и эта сила, приведенная в действие соответствующим ритуалом, управляет дождем.

824

VIII. 38. 3, 4.

Гомер рассказывает о культе рек. Троянцы приносили животных в жертву Скамандру и бросали в его воды живых лошадей; Пелей пожертвовал пятьдесят овец источникам, из которых берет начало Сперхей. Лошади и быки приносились в жертву Посейдону и другим божествам моря [825] . Другие индоевропейские народы также приносили жертвы рекам — например, кимвры (жертвовавшие Роне), франки, германцы, славяне и др. [826] Гесиод [827] упоминает о жертвоприношениях при переправах через реку. (Этот ритуал имеет много этнографических параллелей: масаи в Западной Африке при каждой переправе бросают в реку пучок травы, баганда в Центральной Африке, когда переправляются через реку, приносят в дар немного кофейных зерен и т. д. [828] ) Греческие речные боги имели иногда человеческий облик; Скамандр, например, дрался с Ахиллом [829] . Но большей частью они представлялись в виде быка [830] . Самым известным речным Богом был Ахелой. Гомер даже считал его Великим Богом всех рек, морей и источников. Рассказывали о схватках Ахелоя с Гераклом; его культ отправлялся в Афинах, Оропе, Мегаре и многих других городах. Его имени давались различные толкования, но наиболее правдоподобной этимологией представляется просто «вода» [831] .

825

См. ссылки и библиографию в кн.: Nilsson M. P. Geschichte der griechischen Religion. M"unich, 1941. Vol. 1. S. 220, n. 3.

826

См.: Saintyves P. Corpus… P. 160.

827

Труды и дни. С. 737 и сл.

828

См.: Фрэзер Дж. Фольклор в Ветхом Завете. М., 1985. С. 280 и сл.

829

Илиада. XXI. 124 и сл.

830

См. в кн.: Nilsson M. P. Geschichte… Vol. 1. S. 221, n. 10.

831

Ibid. S. 222.