Один коп, одна рука, один сын
Шрифт:
Он взглянул на Фрэнси.
— Мы уже встречались, — сказал он.
— Разве? — удивилась она.
— Хотя вы меня не видели.
— Возможно.
— Зачем я здесь?
— Ты знаешь мою мать, Грейс?
— Да.
— Как вы познакомились?
— Однажды ночью она со мной заговорила. Я шатался по улицам, и вдруг она подошла и спросила, как дела. Я так удивился, что ответил, и мы немного поболтали. Она купила мне гамбургер, дала денег на ночлежку. А потом мы стали видеться регулярно.
— Ты знаешь Закариаса
— Кого?
— Его еще зовут Заком.
— Нет. Кто это?
Похоже, он не врет.
— Это тебя не касается, — ответила Фрэнси, — раз ты его не знаешь.
Антон пожал плечами, встал, прислонился к стене и сполз на пол. Было похоже, что он вот-вот заснет.
— Можешь идти, — сказала Фрэнси Джиму. — Увезите отсюда второго.
Джим вышел, а Фрэнси села на пол рядом с Антоном.
— Я тебе верю, — произнесла она.
— Почему? — удивился Антон.
— Не знаю.
— Мне можно уйти?
— Конечно. Но я пойду с тобой. И тебе придется завязать глаза.
— Сколько у вас тут тайн. Это ваш штаб или что-то в этом роде?
— Что Грейс рассказывала тебе о моей работе?
— Ничего. Просто сказала, что вы слишком много работаете. А чем вы занимаетесь?
— Всем понемножку.
— Художник, безработная, пенсионерка или нарушительница закона?
Фрэнси ничего не ответила. Умен. Наркотики еще не до конца уничтожили его мозг. Что-то (что именно?) заставило их еще немного посидеть рядом, хотя повода вроде уже не было.
Вера, надежда, любовь и (это уже добавил сам Антон) свобода — фундаментальные основы человечества.
Что из них важнее всего?
Не свобода, потому что без веры, надежды и любви она не полноценна.
И не любовь, потому что без трех других она не полноценна.
Надежда? Разве можно надеяться, не веря, не любя и будучи несвободным? Вряд ли. То же и с верой, одна она мало чего стоит.
Значит, если хочешь быть человеком, не обойтись без всех четырех составляющих.
Но если бы пришлось выбирать, он отдал бы предпочтение любви, даже если бы пришлось отказаться от свободы. Он алкал любви. Можно сказать, что его любовь — героин. Но любовь к героину была деструктивна, заставляла его причинять вред самому себе, надевала на него кандалы, заставляла терять надежду и веру.
Сидя на скамейке в центральном парке, он рассматривал проходивших в сумерках по-летнему одетых людей и стеснялся своей слишком теплой куртки (он ходил в ней круглый год и зимой стеснялся того, что она слишком тонкая), потертых джинсов и серых от пыли кроссовок, купленных за двадцать крон в секонд-хенде.
Он думал о Фрэнси.
Она такая же, как он, гиперчувствительная и будто без кожи, но при этом она пугала, наводила ужас.
Могущественная. Богатая.
Власти и денег у нее было в избытке. В остальном она была такая же, как он. Из грязи. Из отбросов. Ползла на свет из дерьма
Ему захотелось еще раз увидеться с ней, посидеть рядом. Ничего не говорить, просто побыть вместе, подышать одним воздухом, может, даже порадоваться жизни.
На скамье в парке он провел весь вечер и всю ночь, спал так, как спят те, кто не чувствует себя в безопасности: все время настороже, не полностью погружаясь в мир сновидений.
Через двое с половиной суток после встречи с Антоном, Фрэнси проснулась, лежа поперек своей большой, застеленной атласными простынями кровати, которую купила себе в качестве утешения. Кровать оказалась слишком мягкой, и каждое утро она просыпалась с ноющей болью в спине. Нужно вернуть ее продавцу или спросить Йенса, не хочет ли он забрать ее себе. Может, ему она подойдет.
Посмотрела на часы.
Уже четверть первого! Как это получилось?! Она приняла снотворное, потом антидепрессант, и, возможно, один коктейль вчера был лишним, но она так расстроилась после разговора с Юсефом, требовавшим гарантий, что его дочь и Грейс не станут ссориться на крестинах.
Какое право он имел звонить и читать ей мораль, говорить, как ей следует себя вести?! Если бы она хотела отчитать мать, то сделала бы это в любом случае. Она не планировала ничего такого в день крестин Бэлль, но все равно пришла в ярость от того, что отец по-прежнему обращался с ней как с четырнадцатилетней девчонкой.
Четверть первого. Наверное, вчера она была в полной отключке, потому что и будильник, и мобильный телефон должны были прозвонить ровно в девять.
«Пора завязывать с таблетками», — подумала она и вылезла из постели.
Начало крестин в три, а ехать до Блидэ, как минимум, час по проселочным дорогам, плюс два парома. Не надо было выбирать эту церковь для торжества. Но теперь уже поздно сожалеть.
Молниеносно приняв душ, побрызгавшись духами, натянув купленное Йенсом платье, соорудив на голове нечто, что должно было выглядеть как заранее продуманная прическа, и кое-как накрасившись, она сбежала вниз на кухню, налила кофе в термос и отнесла его в новенький «порше», купленный накануне, тоже в качестве утешения. Нельзя сказать, что это была бесполезная покупка. Спортивная машина была необходима, ведь наступило лето, было тепло и солнечно.
Задумалась на минуту. Что она забыла? Детей повез Йенс, заранее, как они договаривались. Ключи взяла. Бумажник. Телефон. Хорошее настроение? Н-да. Нарядные туфли в пакете. На ногах кроссовки, чтобы было удобно вести машину. В сумочке лекарства, цифровой фотоаппарат, носовые платки, пистолет и нож. Все в порядке.
Развернулась на площадке перед гаражом, набрала на пульте код от ворот и выехала на улицу. Сначала не превышала разрешенной скорости, но, едва выбравшись за город, вдавила педаль газа в пол.