Один коп, одна рука, один сын
Шрифт:
— То есть ты хочешь, чтобы я взяла твое бремя на себя, — произнесла Фрэнси, поливая слезами голову Бэлль.
— Если правда — бремя, то да. Но только не говори, что не сделала бы того же на моем месте.
Фрэнси хотелось, сказать, что нет, не сделала бы. Хотелось спорить, но сил на дальнейшие разговоры уже не было. Хотелось просто лечь на пол, заснуть и, проснувшись, понять, что ей все это приснилось.
Она снова высморкалась. Бэлль перестала плакать.
— А ты? — спросила
— Обо мне заботился Ренман, — сказал Зак. — Он был лучшим другом отца. Они знали друг друга с детства, были в одних и тех же бандах. Я его очень любил.
— Это он сказал тебе, что нужно отомстить?
— Нет, я понял это сам, когда все увидел. Но, конечно, иногда я сомневался, подумывал покончить с насилием, выбрать другой путь, но не вышло.
Он плакал, руки у него тряслись.
— А как же «Тигры Аркана»? — спросила Фрэнси.
— Это было нужно, чтобы забыться в ожидании подходящего случая, — ответил Зак.
Бэлль цеплялась за грудь Фрэнси. Зак улыбнулся, когда это увидел. Теперь он уже рыдал, словно в его груди хрипел дикий зверь.
— Фильм, который я тебе показал… — сказал он дрогнувшим голосом. — Я снял его сам. Я рассказал остальным о том, что когда-то видел своими глазами, так, словно эта история произошла с кем-то другим. И однажды, после какой-то попойки, они захотели это повторить.
— Как ты мог допустить, чтобы это случилось снова? — спрашивала Фрэнси. — Как ты мог смотреть, как другие…
— Не знаю.
— Не знаешь?! Разве это ответ?
— Другого нет. Это было так странно. Я был там, и в то же время меня как будто не было. Помню, что пытался двигаться, но словно прилип к камере. А когда все закончилось, я оттуда уехал и несколько недель просто бродил один. Не помню где. Хотел покончить с собой, но не решился. А потом уехал домой.
Его глаза распухли, из носа текло, он весь как-то сжался.
— Ты сволочь! — рявкнула Фрэнси.
— Да, — согласился он.
— Чертов извращенец!
— Знаю.
— Вспомни этих мужчину и женщину…
Зак закрыл лицо ладонями, но и там не мог спрятаться. Он нигде не мог спрятаться.
— И сколько раз ты пересматривал свое кино? — поинтересовалась Фрэнси.
— Только в тот раз, вместе с тобой.
— Почему именно сейчас?
— Что ты имеешь в виду?
— Месть. Почему ты решил мстить сейчас?
Его руки упали на стол. Подавшись вперед, он навалился на стол так, словно пытался удержаться и не рухнуть на пол.
— Я просто почувствовал, что время пришло, — ответил он, — раньше я бы не справился. Я… копил силы.
Молчание. Оба плачут.
Потом Зак исчез.
24
Отец,
В первую неделю нового года Юсеф и Грейс вернулись из отпуска на Сейшелах, коричневые, как пряники, набравшие по паре лишних килограммов, слегка уставшие от детективов в мягких обложках и кроссвордов, а также друг от друга, но тем не менее счастливые и довольные поездкой.
Первое, что они сделали, вернувшись домой, — собрали у себя детей и внуков, чтобы с запозданием отпраздновать Рождество. Фрэнси вообще не хотела ехать, но на этот раз не потому, что ее не привлекала перспектива сидеть за общим столом и наблюдать детскую истерию по поводу подарков, а потому, что ей было страшно посмотреть в глаза отцу. И все же она туда отправилась — вместе с Пером, Адрианом и Бэлль. Ведь они по-прежнему одна семья, хоть и изрядно потрепанная. И возможно, это вообще последний раз, когда они собираются все вместе в квартире на площади Карлаплан.
Пер несколько раз спросил Фрэнси, что случилось, но она только отнекивалась, говорила, что просто устала и, видимо, заболевает, да и переживает из-за их отношений. Тогда Пер спросил, что она думает по поводу развода. Фрэнси не смогла ничего ответить, но Пер даже обрадовался тому, что она не сказала ничего определенного. Он по-прежнему любил ее и сожалел о том, что сделал, но в то же время расхаживал по квартире, которую она ему купила, и произносил в ее адрес злые монологи, обвиняя во всех грехах, негодуя, что она подвергла его и Адриана таким испытаниям.
«Если бы только я могла ему все рассказать, — думала Фрэнси в машине по дороге к родителям, — я бы тогда мучилась не одна. Интересно, а ему стало легче после того, как он все рассказал? Где он сейчас? Чем занимается?»
Думая о Заке, она испытывала и ненависть, и нежность. И какое-то странное беспокойство внутри. Что-то в нем привлекало ее.
«Совсем одна, — подумала Фрэнси, когда они зашли в элегантный подъезд с лифтом и хрустальной люстрой 1894 года, — все мне одной».
Они вышли из лифта, Адриан позвонил в дверь, и им открыл Юсеф, сияя улыбкой и широко раскрыв объятия.
— Привет, папа, — поздоровалась Фрэнси и позволила себя обнять, хотя ей хотелось его оттолкнуть.
— Здравствуй, моя девочка, — сказал отец.
Значит, соскучился. Он всегда говорил ей «моя девочка» после долгой разлуки.
— Как твои дела? — спросил он у Фрэнси, пока они были в прихожей и снимали верхнюю одежду.
Что-то произошло, он понял это, едва взглянув на нее. От нее словно повеяло чем-то особым. Запахом отчуждения.