Один в поле не воин

Тармашев Сергей Сергеевич

– Приехали, – Базальт распахнул заднюю дверь, сверился с УИПом и вылез наружу. – Два часа ночи. До Базы напрямик километров пятнадцать. Но с носилками через развалины Ухты не пройти. Придется обходить, нужно сразу левее брать, так легче всего, только это ещё пара километров.

– Как он? – Медведь посмотрел на Байкала, склонившегося над Шорохом.

– Ещё дышит, – ответил снайпер, вкалывая раненому очередной медицинский препарат. – Надо делать носилки. За четыре часа дойдем.

Двенадцатью часами ранее. Москва, ведомственный госпиталь, отдельная охраняемая палата тюремного типа

Грудная клетка пылала сильной болью, частично ампутированные грудные мышцы терзала острая резь, и нарастающее в мозгу пульсирующее жжение многократно увеличивало

болевые ощущения. Зуд усиливался постепенно, но сознание, изнуренное страданиями искромсанного хирургами тела, уже не могло сопротивляться совокупной пытке. Медленно вспарывающая мозг боль вновь неторопливо прибавила интенсивности, тело пронзило судорогой, и в грудь словно врезалась циркулярная пила. Рентген захрипел, натягивая многочисленные ремни, приковывающие его к больничной койке, и обмяк, тяжело дыша. Затуманенное острой болью сознание ещё пыталось не позволять разрезанным мышцам сокращаться, но Зуд вызвал судороги против теряющей остатки сил воли. Контрразведчик закрыл глаза и приказал себе дышать ровнее. Раз начался Зуд, значит, сегодня двадцать седьмое июля, и жить осталось двое суток. Хотя, быть может, так долго мучиться не придется. Зуд режет его мозг всего несколько часов, но в совокупности с последствиями операции боль такая, что вряд ли психика выдержит сорок восемь часов. Это даже хорошо, быстрее всё это закончится.

После того, как психолингвисты определили в записи его разговора с Туманом кодовую фразу, бывший шеф понял, что Берёзов ушёл, и отдал Рентгена Белову. Видимо, в знак доброй воли и примирения. Потрескавшиеся губы полковника искривились в подобие усмешки. Люди Белова с ним особо не церемонились. Рентгену прямо сказали, что до того момента, когда он подохнет от Зуда, из него успеют выжать максимум пользы, а заодно предоставят ему максимум возможности пожалеть о собственной глупости. Надо было отдавать себе отчет, с кем связываешься, и думать о последствиях заранее. Например, тогда, когда тебе предлагали поубавить спесь и вести расследование так, как нужно сильным мира сего. Ибо сильные всегда найдут между собой общий язык, ради чего не проблема пожертвовать не только пешками, но и офицерами. Если размен обоюдовыгодный. Для того чтобы убедиться в обоюдовыгодности, к нему применили химический допрос. Рентген вновь безумно захрипел от боли, но снова сумел заставить тело расслабить сведенные судорогой мышцы. Сила воли являлась не только профессиональной, но и родовой его чертой. Его отец был несгибаем, и дед, а прадед, по рассказам деда, и вовсе был из стали отлит. Потому и прожили все недолго, но Родине служили честно. Пошел служить и он. Сам, добровольно, от души, ибо не мог спокойно смотреть, как со всех сторон окружающие Родину враги, прячущиеся под слащавыми дружескими личинами, изощряются в попытках раздавить страну.

Но вот с внутренними врагами он бороться не умел. Хотя, нет. Хотя бы перед смертью нужно перестать обманывать себя. Он боялся с ними бороться. Запрятанная в дальний уголок души совесть презрительно шептала, что присяга дается Родине, а не упырям, запустившим в неё свои грязные и алчные когти. Но страх, выдававший себя за здравый смысл, заявлял, что худой мир лучше доброй ссоры, и что всё когда-нибудь наладится само собой, и вообще, сейчас не время, политическая ситуация на пике напряженности, и внешние враги только и ждут повода разорвать страну на части… И вот результат: он проиграл и тем, и другим. Его враги по-прежнему пьют кровь из его Родины, и торжествуют, празднуя победу над наивным дурачком, решившим, что если запечатать совесть в уютном ящичке с надписью «мир состоит из полутонов», то она ничего не заметит. Очередной приступ боли скрутил полковника, и на простыне, заменяющей ему одеяло, проступили кровавые пятна. Он тяжело задышал через приоткрытый рот, но всё же добился расслабления. Всё оказалось не совсем так. Совесть действительно прилежно сидит в уютном ящичке. Но как только ты понимаешь, что жизнь заканчивается, она вдруг расшибает ящичек в щепки и заслоняет собой всё вокруг, представая пред тобой облаченной в судейскую мантию. Как тогда сказал Медведь? «Невозможно быть чуть-чуть беременной»? Он у нас такой грубиян…

Впрочем, что-то путное Рентген всё же попытался сделать. Вложить остатки сил в растоптанную поражением волю и ничего не сказать людям Белова во

время химического допроса. Сперва вышло неплохо. Но потом его отвезли в клинику и взялись за допрос всерьёз. С тех пор замутненное наркотической мутью сознание почти не воспринимало реальность и не отдавало себе отчет в происходящем, живя единственной мыслью: НЕ ОТДАВАТЬ! И эту смешную победу, похоже, он всё-таки одержал. Забавно. Его единственная победа над настоящими врагами, для которых он всю жизнь боролся с другими врагами. Надо же, прям-таки психиатрические страсти – кругом враги! Но смеяться не получалось, ибо ясность мышления, точнее, его остатков, вернулась к полковнику вместе с Зудом. Интересно, а может, Зуд в его случае – это и есть муки Совести? Резкая судорога скрутила тело, и Рентген забился в привязных ремнях, опутывающих пропитавшееся кровью одеяло. Вообще во время пыток рекомендуется кричать – это позволяет легче переносить боль. Собственно, поэтому от жуткой боли люди и кричат. Но лишний раз радовать Белова он не станет. Записи с видеокамеры над его кроватью наверняка покажут тандему. Может, попытаться хохотать? Хоть побесить победивших врагов напоследок…

Тихий звук тупого удара, раздавшийся за входной дверью, больно отразился в зудящем мозгу, и контрразведчик заставил себя обмякнуть, чтобы успеть отдышаться до следующих судорог. Дверь скрипнула, медленно распахиваясь, но в дверном проеме было пусто. Спустя секунду из-за дверного косяка выглянул вороненый автоматный глушитель, и Рентген вяло удивился. Зачем Белов решил убрать его так грязно, если всего-то и надо было – два дня подождать… Автоматный ствол быстро и плавно перечеркнул пустую палату, и в следующий миг в помещение бесшумно ворвались вооруженные люди в белых халатах, врачебных шапочках и медицинских масках. Один из них занял оборону у входа, второй выхватил нож, вывел из строя камеру и присоединился к стрелку, ещё двое подбежали к полковнику и принялись разрезать привязные ремни.

– Идти можешь? – тихо спросил один из «врачей», вглядываясь Рентгену в глаза.

– Нет… – прохрипел тот. – Судороги… и руки… не слушаются…

Доктор стряхнул перерезанные ремни и сорвал с груди полковника окровавленную простыню.

– Что за хрень… – с тихой злобой выдохнул он, разглядывая почти полностью ампутированные грудные мышцы от ребер до шеи. – Они что, «Живую Воду» с тебя срезали?!

– Я не отдал, – сиплый присвист в покрытых капельками крови потрескавшихся губах означал издевательский смех. – Здесь её невозможно снять… постороннему… только если сам… я не отдал…

Сипящее присвистывание задрожало в приступе смеха, и Рентгена вновь скрутило судорогой. Лишенный ремней, он выгнулся дугой, тихо и жутко хрипя, и кровотечение усилилось.

– Промедол! – тихо произнес «врач», и его коллега, аккуратно отпуская висящий на тактическом ремне «Вал», достал из кармана белого халата пластиковый шприц-тюбик. – Повязку наложим позже. Пока «Живую Воду» не снимем, это бесполезно. Забираем его! – Он перевел взгляд на Рентгена: – Расстроился Белов, наверное. Второй раз пролетает. Сначала с волшебным пнём, теперь с «Живой Водой». Потерпи, Рентген, сейчас станет легче.

Полковнику вкололи транквилизатор, завернули в одеяло, переложили на каталку и выкатили в коридор. Вооруженные «врачи» аккуратно провели каталку между двух лежащих без сознания охранников и бегом покатили её по длинному коридору. Спустя десять секунд лифтовые двери закрылись за спинами медицинской бригады, и лифт двинулся вниз. «Врачи» выхватили из-под каталки противогазы, ловко нацепили их на себя, и кто-то из них надел противогаз на голову Рентгена. Лифт достиг нижнего этажа, и пара стрелков первая покинула лифтовую кабину.

– Чисто! – глухо прозвучал отчет, и каталка с полковником покатила наружу.

Под действием инъекции судороги прекратились, рвущая грудь боль исчезла, и Рентген отстраненно отметил, что сам по себе Зуд пока ещё терпим. Он повернул голову на бок. Коридор был заполнен корчащимися на полу людьми, кашляющими, сипящими и растирающими себе глаза в бесплодной попытке защититься от вгрызающегося в слизистые оболочки едкого газа. Каждый стремился добраться до ближайших дверей, надеясь спастись возле окон или кондиционеров, лишившиеся четкого зрения люди натыкались на мебель и промахивались мимо дверных проемов. Ни о каком сопротивлении никто даже не помышлял.