Один

Мунк Карл

– Один! – выдохнула Фригг. Великий ас ткнулся в мокрое от слез и дождя лицо жены, прижал левой рукой, обхватив спину.

– Не уходи, – попросил. – Не теряйся, Фригг, больше, слышишь?

Богиня всхлипнула, словно девчонка. Кивнула согласно.

ВАНЫ

Впереди, отделенный от Миргарда пеленой густых туманов, простирался Альфхейм – земля ванов и цвергов.

Серебристые рощицы и блестящие молодой поросолью, словно выделанная шкурка пушного зверя, ухоженные поля окружали добротные приземистые усадьбы.

– Осторожнее, Скади!

Богиня

бросилась ничком на землю: острый обломок бычьей кости врезался в ствол с такой силой, что пробил кору. Ньёрд резко оттолкнул жену, чуть не переломав лыжи. Выхватил из-за пояса кинжал, но противник не появлялся. Да, впрочем, то был лишь объедок со стола асов: валькирии, ленясь убирать мусор, попросту швыряли наполненные корзины в пространство. Крупные кости и пустые бочонки разлетались по соседним мирам. Но, как не сердились ваны, Вальгалла лишь презрительно морщилась, стоило напомнить о законах соседства.

– Опять? – Скади, сдернув с руки варежку, провела по лбу мужа, разглаживая морщины. Ньёрд давно точил зуб на обитателей верхнего мира, и женщина опасалась, что когда-нибудь ван решится на отчаянный поступок.

– Послушай, – уговаривала Скади, пока они скользили по утоптанной полосе к усадьбе, – стоит ли портить нервы из-за гнилого огрызка?

– Я видел: рыжая деваха хохотала, любуясь сверху, как чуть не убила тебя, – сумрачно ответил Ньёрд. Густые брови, льня друг к другу, слились мохнатыми гусеницами над переносицей.

– А ты даже рассмотрел, что валькирия рыжая? – шутливо пихнула Скади мужа в спину. Тот, не ожидавший удара, не успел затормозить и покатился по склону вниз, нелепо размахивая лыжными палками.

Короткие лыжи, подбитые снизу для большей устойчивости и скорости мехом, для виражей мало подходили. Ньёрд, раз и два безуспешно попытавшись упереться в снег палкой, покатился к подножию. Скади изящно нырнула со склона следом. Крутнулась, развернувшись к барахтающемуся в снегу Ньёрду.

– Вот теперь будешь знать, как заглядываться на чужих девок!

Ньёрд, сидя, отряхивал с меховой куртки снег. Неуловимым движением подсек Скади:

– Ах, так! Тогда держись, маленькая разбойница.

И парочка покатилась, зарываясь в рыхлый снег.

– Отпусти, ненормальный, – Скади шутливо колотила мужа по спине и груди кулачком. Добавила серьезно: – Отпусти, Ньёрд, слышишь?

Что-то в тоне жены заставило Ньёрда послушно разжать замок, выпуская женщину из объятий. Скади, зажав в зубах костяную заколку, прибрала под капюшон куртки волосы.

Ньёрд выжидал: не так уж его молодая жена безрассудна, чтобы, когда сошел снег и в поле столько работы, предложить без повода прокатиться на лыжах. В горах еще лежал снег, неохотно подтаивая и сходя вниз, в долину, мутным потоком. Реки раздулись, прорвавшись через лед. И даже в воздухе чувствовалась свежая сладость, как бывает в марте.

От езды и гонки Скади раскраснелась. Распущенные волосы легким облаком, каштановым у кожи головы и светло-рыжие на концах, пылали среди белизны – Скади походила на лисицу, дразнящую свору борзых.

Ньёрд оказался прав. Скади, отряхивая с варежек снег, подняла лицо.

– Ньёрд, скажи, почему асы нас так не любят?

Ван смешался. Скади, огненно-рыжую девчонку, он увидел как-то, когда охотники

проезжали через маленькое горное селенье. Хижины, по кровлю спрятавшиеся после ночного снегопада, сонно дремали. На стук охотников лишь старухи высовывали носы, чтобы тут же перед ванами захлопнуть двери. Ньёрд с товарищами, хоть изрядно вымокли, провалившись в ненадежный овраг, поджидавший, засыпанный снегом, хотели уже стронуть лошадей, когда Ньёрд обернулся на звонкий голос.

Чертовка, выскочив на снег в одной юбке и наспех заправленной расхристанной сорочке, выплеснула к плетню помои и закричала:

– О, кто заявился! Сам Ньёрд пожаловал. Давайте, заходите в избу – что мерзнуть, – и обдала охотников взглядом, не сулившим добра.

Ньёрд впервые видел глаза, отливавшие ясным изумрудом. Казалось, девушка, играючи, поменялась зрачками с кошкой. Спутанные и давно немытые волосы висели паклей, девица была смугла до черноты. В разрезе сорочки проступало худое тело. Когда рыжая ведьма наклонилась, пригибаясь под низким проемом двери, в разрезе мелькнули две грудки, повисшие полупустыми мешочками. Словом, Ньёрда любили красавицы куда лучше, чем эта селянка, больше похожая на бродяжку. Босые ноги, до колен покрытые коростой навоза, переступили нетерпеливо, когда Ньёрд в который раз повернул к девушке голову. Изба, словно девушка шепнула селенью заветное слово, набивалась народом. Ньёрд озирался. Ваны не думали, что в таком диком месте правителям Альфхейма окажут достойный прием.

Двалин, горбатый уродец, видевший еще дни творения цвергов, шепнул:

– Кажется, тебя, Ньёрд, тут почитают.

– Может быть, – отозвался светлый ван. – Хотя странные у них почести богам, надо признать.

Ваны теперь были окружены сумрачной толпой стариков, среди которых особняком держалось с полдюжины юношей и девушек.

Вперед, трясясь от древности, выступил старик. Прошаркал по земляному полу хижины, в упор рассматривая пришельцев.

– Точно дырку просверлить собрался, – прошипел великий Фрейр на ухо Ньёрду.

Тот выглядывал среди седых косм и старушечьих лиц рыжий факел. Ответил вполголоса:

– Может, у них принято с гостями не разговаривать?

Но старик, пожевав губами, опроверг вана:

– С гостями мы говорим. Рады мы гостям, да только никто из них дважды в одну и ту же реку не входит.

– Да ты мудрец, – Фрейр положил руку на рукоятку меча. Потом, смутившись, убрал. Что это в самом деле, испугаться сборища древних пней?

– А между тем мне всего шесть ночей от роду, – прошепелявил старик, словно угадав мысли великого.

Ньёрд и остальные не поняли, о чем толкует эта не одну зиму и не один десяток детишек сварганившая развалина.

Но сердце Ньёрда екнуло и вздрогнуло от неясных предчувствий.

Селеньице странного народца ютилось между гор, защищавших его от ветра и снежных бурь. Кое-какое хозяйство и грядка луковиц во дворе помогали перебиваться. Селеньице, не мешая миру творить великие деяния, мирно добывало себе пропитание и какую-нибудь одежонку, благо, хватало ее на много поколений.

Не зная лучшей участи, селяне не роптали, пока из-за гор в деревню не пришел незнакомый путник. Он-то и объяснил народцу кошмар их жизни – и жизнь и впрямь превратилась в тягостное ожидание.