Один
Шрифт:
– Я подниму! Нам, ванам, не привыкать склонять спину, – и приподнялся с престола.
– Сиди! – Один положил руку на запястье бога плодородия. И с горечью обратился к Тору:
– Тор! Мы знаем друг друга не одну сотню лет. Съели не одно стадо оленей. Стояли плечом к плечу не в одной хорошей драчке. В вине, что мы выпили, меняясь кубками, можно утопить целый город. Как же случилось, что ты мне не веришь? Разве я когда-нибудь предавал нашу дружбу? Разве я давал тебе повод усомниться в воинском братстве?
Тор, смущенный словами аса, потупился. Краска медленно отхлынула от щек великого Тора.
Ван, уже сам не рад оказанной
В планы богов плодородия не входило перессорить великих.
Заявившись на сборище, формальное право быть где имели, ваны лишь предполагали добиться для себя кое-каких торговых поблажек. Никто не ожидал, что Один выберет советником вана, тем самым настроив воинственного Тора против богов плодородия. Связываться с Тором же было опасно по многим причинам, по основной был его крутой и мстительный нрав. Тор, как было известно, не спускал обидчикам и куда более пустячных мелочей, нежели публичное оскорбление в зале сборищ на глазах у десятков асов и простых воинов.
Но Тор, переглянувшись с Одином, тут же затесался в толпу. Один кивнул вану, разрешая развернуть священный пергамент.
Этого момента великие асы всегда ожидали с трепетом, но сегодняшние события слишком раскалили обстановку, чтобы асы замерли в ожидании. Священный пергамент, стоило развернуть его в одиночестве, всегда оказывался девственно пуст. Если прорицатели неверно указывали определенный для сборища день, на пергаменте всегда возникал красочно размалеванный кукиш. И лишь когда расположение светил и высших сил благоволило асам, на пергаменте проступали письмена, определяющие ход истории и будущее небесной обители богов.
Что же удивительного, что этот момент многие асы ожидали с трепетом: пергамент мог низвергнуть тебя в простые смертные, запретив селиться и вблизи Асгарда, а мог отдать тебе даже власть Одина, сложись так судьба. И даже теперь, когда пергамент находился в руках презренного вана, асы глядели на советника Одина с благоговейным трепетом. Ван развернул пергамент. Крик ужаса вырвался из его уст. Асы потянулись к престолу, пораженные. Дело было неслыханным: в день сборища священный пергамент был пуст!
Асы зароптали: такого не случалось со дня сотворения. Запереглядывались, гадая, какие испытания готовит будущее. Лишь Один был по-прежнему невозмутим и спокоен, искоса поглядывая на растущее возмущение в зале. Асы гневно взирали на ванов, кое-кто заторопился прочь из зала, где Один предусмотрительно поставил как должно настроенных воинов. Асы, уже не скрывая ужаса и не стыдясь своей слабости, открыто обвиняли ванов в том, что высшие силы из-за нечестивцев отказали Асгарду в благоволии, лишая пресветлых асов могущества и будущего.
Когда волнение в зале достигла апогея, а самые отчаявшиеся, выхватив у ванов кинжалы, готовы были затеять резню, Один неприметно нажал педаль, скрытую под нависающими над полом складками покрывала.
Тотчас раздался усиленный десятикратно голос Одина:
– Пергамент пуст, потому что находится в руках, его недостойных. Ванам мало того, что мы, великие асы, снисходительно позволили им называться богами – они захотели вместе с нами вершить судьбы земли, воды и судьбы всех тварей живых, которые йотуны не ванам, асам доверили право карать и миловать. Вот пришли они, – при этих словах вокруг ванов вновь образовалась стена пустоты, – пришли на всеобщее сборище,
– Смерть! Смерть! Смерть! – выдохнули десятки глоток.
И столь велико было могущество азарта, что ваны, увлеченные всеобщим безумием, подхватили свой приговор, вторя собравшимся:
– Смерть! Ванам – смерть!
И толпа, безоружная, подстегиваемая лишь ненавистью, расправилась с богами плодородия, разрывая голыми руками тела несчастных.
Один единственный не тронулся с престола, уперев подбородок в скрещенные кисти. На секунду в дверном проеме мелькнул и исчез Локи. Один не удержался от соблазна, чтобы не подмигнуть приятелю.
Лишь Локи знал, а Один догадывался, что пергамент Тору подменили, пока тот пробирался через толпу в залу сборищ.
Теперь Один голову бы прозакладывал, что в кармане Тора находится настоящий пергамент со священными письменами. Можно было прекращать балаган. Один поднялся, приподняв раскрытую ладонь, призвал к тишине:
– Тор! Займи место советника!
Асы медленно приходили в себя, с недоумением припоминая, что же на них такое нашло. О накатившем на асов безумии свидетельствовали кровавые останки ванов. Асы прятали друг от друга глаза: одно дело кого-то ненавидеть и презирать, и совсем иное – расправиться с себе подобными. На совести асов было множество преступлений, но ни одного они так не стыдились, как теперь. Получалось, асы, все, как один, нарушили клятву перемирил с ванами, а заодно нарушив и законы гостеприимства, что было чуть ли не более позорно. Разобрать, кто, что и кого ударил в полумраке, кем был нанесен смертельный удар, было невозможно. И теперь все обитатели Асгарда становились соучастниками преступления, за которое нет прощения. Лишь Один был доволен: он наказал ванов, решивших оскорбить его своим присутствием, разделавшись с непрошеными гостями чужими руками. Все видели: Один не шевельнулся – он единственный мог честно и со спокойной совестью глядеть в будущее.
– Тор! – вторично позвал Один.
– Но… – начал тот, собираясь сказать, что он уже не советник.
Однако Один глядел столь выжидательно, что Тор повиновался. Каково же было изумление собравшихся, когда Один, наклонившись к Тору, извлек из одеяний аса священный пергамент, точь-в-точь такой же, как и виденный в руках вана.
– Чудо! Чудо! – шелестом восторга прокатилось по залу.
Один победно оглядел сотоварищей.
– Читай же! – кивнул Тору.
Тор, сам удивленный не менее прочих, дрожащими пальцами надорвал шнурок, скреплявший пергамент и в полной тишине начал читать.
С каждым словом Один мрачнел все больше. А асы, словно под ударами камней все пятились и пятились, пока крайние, прижатые чужими спинами к стенам, не запросили пощады, вдавленные в камень.
– Ты, – читал Тор, – стоящий над прочими, ты, Один, возомнил себя единым и великим. Ты пренебрег заветами прародителей, пошел на преступление в угоду мелочной мстительности. Ты заставил сотоварищей участвовать в убийстве, тебе угодном, навязав тем самым свободным асам свою волю. Ты дважды нарушил клятву. Первый и последний из асов, решившийся хитрить перед высшими силами и подменив волю прародителей своей волей.