Одиночество Новы
Шрифт:
– Красивая.
Я киваю, глотая комок в горле, и натягиваю через голову рубашку:
– Да, была.
У Новы чуть приоткрываются губы, когда у меня вырывается то, чего я не хотел говорить. Мне уже жаль, что нельзя забрать свои слова назад. К счастью, Нова, кажется, понимает. Подходит к стене и начинает разглядывать другой рисунок – виноградные лозы, оплетающие пакетик «Скитлс». Я это нарисовал, когда решился принять ЛСД, потому что травка никак не облегчала внутреннюю муку. Оказалось, что это была плохая идея – наркотик нисколько не притупил эмоции, а вместо этого вытащил наружу темную, почти безумную часть моего «я».
– Интересно, –
Я достаю джинсы из верхнего ящика раздолбанного комода – в нем осталось всего два ящика из четырех.
– Честно говоря, не помню. – Я разворачиваю джинсы и натягиваю, балансируя на одной ноге. – Должно быть, это связано с тем, что я тогда выкурил много марихуаны и… еще кое-чего принял, а потом свалился в розовый куст, а потом пришел домой и стал грызть «Скитлс».
Нова смеется с озадаченным видом, и я тоже улыбаюсь.
– И часто ты так делаешь?
– Что? Падаю в розовые кусты? Или ем «Скитлс»? – спрашиваю я, застегивая молнию на джинсах.
Нова прикусывает нижнюю губу, и я замечаю, что ее взгляд падает на мои руки, когда я застегиваю пуговицы. Гадаю, о чем она думает.
– Нет, часто ты выкуриваешь столько марихуаны?
Легкость, пришедшая вместе с ней, пропадает, и я чувствую разочарование.
– Да, – честно отвечаю я, понимая, что это наверняка отпугнет ее.
Нова смотрит на другие рисунки, затем, придерживая платье, приседает, чтобы получше разглядеть.
– Да, и Дилан с Тристаном тоже, но ты, наверное, знаешь, раз с ними живешь, – говорит она.
Я беру с комода свой бумажник:
– Да, выходит, так.
Я не знаю точно, какие причины у Дилана с Тристаном, чтобы курить столько травки. Курит ли Тристан просто так или пристрастился после смерти своей сестры Райдер. Знаю одно: сам я это делаю, чтобы заглушить боль. К этому я пришел после бесчисленных сеансов психотерапии, рецептов и всяческих попыток как-то разобраться в душевной сумятице. Ничего не помогало, и вот однажды, когда мы сидели вдвоем с единственным другом, который у меня еще оставался, он вынул косяк. Раньше я никогда травку не пробовал – как-то не тянуло. Но тут понял, что терять мне уже нечего, попробовал и, когда все тело стало легким, а мрачные мысли в голове заволокло туманом, понял, что только так и можно выжить. Теперь я делал так почти каждый день, девять месяцев подряд, и это уже стало частью моей жизни. Без травки осознавать, во что превратилась моя жизнь – во что превратился я сам, – было бы невыносимо.
Нова стоит поодаль и разглаживает складки на платье. Поднимает на меня глаза – огромные, полные тревоги. Такая внезапная перемена выбивает меня из равновесия.
– В общем, все уже решили ехать на этот концерт в Фэрфилде через месяц, – говорит она и теребит пальцами браслет на запястье. Царапает ногтями кожу, кажется чувствуя себя не в своей тарелке. – Это где-то на неделю, что ли.
– Может, прикольно будет. – Я засовываю бумажник в задний карман джинсов. – Поезжай.
– Да… Делайла все уговаривает, но я же говорю, что больше не люблю концерты.
– Потому что там слишком шумно?
Нова кивает, накручивая прядь волос на палец.
– К тому же Делайла будет с Диланом, и мне придется ночевать с ними в одной палатке, а они, наверное, будут… ну, понятно… и, скорее всего, им будет наплевать, что мне все слышно.
– А Тристан разве не едет? – спрашиваю я, забирая часы с кровати. – Ты могла бы с ним в одной
– Да, но… Как-то неудобно вдвоем. – Она это говорит так, что я думаю: может, она знает, что Тристан к ней неравнодушен. Похоже, ей это не нравится.
Нова распускает прядь волос, которую накручивала на палец, и встает:
– Вот если бы ты тоже поехал, тогда мне не пришлось бы жить в палатке вдвоем с парнем, которого я почти не знаю.
Я застегиваю кожаный ремешок часов.
– Меня ты тоже почти не знаешь.
Нова оглядывает меня с головы до ног и выдерживает мой пристальный взгляд, хотя руки у нее дрожат. Я чувствую себя предельно уязвимым: она будто читает меня, как открытую книгу. Словно до сих пор скрывала от меня свою огненную натуру, которая теперь начинает проявляться. Не знаю, по душе мне это или нет и стоит ли вообще об этом думать.
– Ничего страшного. Вот как раз и узнаю, – говорит она.
– Тебе не понравится, – заверяю я Нову исключительно для ее же блага. Хочу пройти мимо, но она разгадывает мой маневр и останавливает меня.
– Пожалуйста. – Голос у нее тихий, просительный.
Понятия не имею, в чем тут дело, но у меня такое чувство, будто все это не имеет никакого отношения ко мне. Но я знаю, что должен отказаться: я ведь дал слово Лекси, что не забуду ее, что бы ни случилось, а Нова, кажется, из тех девушек, на которых парни обычно клюют: печальная, беззащитная, нерешительная. И эти ее чертовы огромные голубые глаза… Они серьезно на меня действуют. Я провожу по лицу ладонью, хочу отказаться, но, когда открываю рот, ответ вырывается совсем не тот, какой я готовил мысленно.
– Ладно, – говорю я, и рука сама падает вниз.
Я ошеломлен и страшно зол на себя. Хочу сказать, что пошутил, но у Новы уже глаза разгорелись.
– Вот и хорошо! – Она шагает ко мне, протягивая руки.
Я понятия не имею что, черт возьми, она делает, да Нова и сама, судя по ее виду, совершенно сбита с толку. И напугана. И тут она вдруг обхватывает меня руками и прижимает к себе. Сердце у нее колотится в груди, наверное, так же быстро, как и мое.
Я весь каменею, не зная, что делать. Начинаю отстраняться, но так по-дурацки неловко: силой тяжести меня бросает вперед, и я обхватываю ее за талию и обнимаю в ответ, чувствуя укоры совести за то, что ее близость доставляет мне такое удовольствие, и в то же время полностью отдаваясь ему. Должно быть, все дело в травке, еще не выветрившейся из организма, потому что обычно я веду себя гораздо осторожнее. Я научился виртуозно отталкивать от себя людей, а тут вдруг послал всякую осторожность куда подальше – конечно, травка, что же еще.
– Слушай… Нова… – С закрытыми глазами я вдыхаю ее сладкий аромат. – Может, не стоит…
Она поспешно отстраняется:
– За рулем, наверное, Дилан или Делайла будут.
А может, она знает, что делает? Понимает, что я не хочу ехать, и говорит, не умолкая, не давая мне отвертеться?
– Я не люблю далеко ездить на машине, – вру я.
Неуклюжая попытка тихо увильнуть.
Улыбка подчеркивает форму ее губ, и зеленые крапинки в глазах делаются больше.
– Я тоже не люблю, но там же ехать-то каких-нибудь четыре часа. – Она шутливо щиплет меня за руку, и я вздрагиваю от неожиданности. – И ты можешь сесть рядом со мной. – Не успеваю я хоть как-то отреагировать на такую внезапную перемену в ее поведении, а Нова уже поворачивается к двери и открывает ее. – Все сидят в гостиной. – Выходит и закрывает дверь.