Одиночество Новы
Шрифт:
– Нет, в смысле лечь, закрыть глаза и уснуть.
– Но я не хочу спать.
– Точно?
– Да. – Словно в опровержение своих слов, Нова зевает и потягивается. – Ну, может, на минутку прилечь не помешает.
Я киваю, и она тут же падает на кровать. Ее каштановые волосы рассыпаются по подушке, глаза какие-то потерянные, как будто она уплывает куда-то. Пальцы у меня так и тянутся к карандашу и бумаге на комоде – хочется запечатлеть это совершенное лицо, глаза, тело, но я дал слово и должен его
Нова разрушает настроение момента – поворачивается на бок, лицом к стенке, спиной ко мне. Платье еле-еле прикрывает ей задницу, а одна бретелька опять сползла. Другой бы сейчас наверняка не упустил случай, но я, хоть и привык спать с кем попало, пользоваться такими обстоятельствами не могу. Как ни далеко я ушел по темной дорожке, а прежний Куинтон еще способен меня остановить.
Я ложусь на кровать рядом с ней, стараясь ее не касаться, положив одну руку под голову, а другую вытянув вдоль тела, и отодвигаюсь на самый край.
Нова поворачивается ко мне и смотрит на меня так долго, что это начинает сводить меня с ума.
– Ты ее любил? – наконец спрашивает она.
– Кого?
– Ту девушку на стене.
Сердце у меня колотится так, что легкие едва не лопаются.
– Да. Но я не хочу о ней говорить.
Нова озадаченно смотрит на меня и задумывается.
– Да, я тоже не хочу. – Она прерывисто вздыхает и качает головой. – А какой твой любимый цвет?
Я выгибаю бровь. Мне непонятен такой внезапный переход.
– А?
– Какой твой любимый цвет? – повторяет Нова без всяких объяснений.
Я смотрю на нее, пытаюсь по глазам догадаться, почему она об этом спрашивает. Но я совсем не знаю ее и не могу понять, что у нее на уме.
– Не знаю… черный оникс.
– Сразу видно художника. – Уголки ее губ изгибаются кверху. – Другой бы сказал – фиолетовый там или синий, а ты… черный оникс. – Нова еле слышно смеется, и этот смех кажется чуть более естественным, чем тот, что я слышал раньше. Но она тут же вздыхает – значит смеялась не по-настоящему. Все у нас не по-настоящему, но так даже легче.
– А твой? – спрашиваю я. – Какой твой любимый цвет?
Она задумывается, сдерживая улыбку.
– Индиго.
– Серьезно, индиго? – Я придвигаюсь чуть ближе, чтобы совсем с кровати не свалиться. – Или просто покрасоваться хочешь?
Нова пожимает плечами и весело высовывает язык:
– А какая твоя любимая еда?
– Терияки с курицей, – отвечаю я и думаю: она что, в двадцать вопросов играет? – Нова, ты к чему это?
– Просто стараюсь узнать тебя получше, – снова пожимает она плечами.
– Тебе это ни к чему. – Я поворачиваюсь на другой бок и вытягиваю руку, чтобы дотянуться до сигарет на комоде. Достаю одну, беру зажигалку и снова поворачиваюсь. –
– А зачем привел? – спрашивает она, пристально глядя на меня, пока я зажигаю сигарету и бросаю зажигалку в изножье кровати.
– Хотел увести тебя от тех парней. – Я отворачиваю голову в сторону, чтобы дым не шел ей в лицо.
Нова вглядывается в меня, словно хочет догадаться, о чем я думаю.
– А какая у тебя…
Я закрываю ей рот ладонью и качаю головой, зажав сигарету в углу рта.
– Ну нет! Теперь моя очередь спрашивать.
Губы у нее шевелятся, щекочут мою ладонь.
– Ладно.
Я убираю руку.
– Первая машина.
– У меня ее никогда не было, – отвечает она. Голос дрожит и срывается. – Ну, если не считать ту, что отец подарил.
Мне хочется спросить у нее, как он умер, но это значит опять вести речь о смерти.
– Любимая группа?
– Попробуй выбери любимую группу. – Нова закатывает глаза. – Это невозможно.
– Фигня, – возражаю я и стряхиваю пепел на пол. – Всегда какая-то круче остальных, хоть чуть-чуть.
Нова тычет в меня пальцем:
– Значит, ты не настоящий меломан, так-то, друг.
– Настоящий, – говорю я немного обиженно, хотя мне в то же время и весело. – Честно. Но любимая группа у меня есть.
– Какая?
– «Pink Floyd».
– Так любой парень скажет, просто чтобы отвертеться. – Нова улыбается, и мне нравится ее улыбка.
При виде этой улыбки мне хочется так и остаться в состоянии легкого кайфа, так и существовать в нем дальше, по крайней мере, пока не протрезвею и жизнь с ее реальностью не настигнет меня снова.
– Могу доказать, – не отступаю я и затягиваюсь сигаретой.
Нова смотрит на меня с любопытством:
– Как?
– Назови любую группу – такую, про которую думаешь, что я ее не знаю, – и увидишь, знаю или нет.
Она на миг поднимает глаза к потолку, раздумывая над моим предложением.
– Ладно, но если проиграешь – за тобой должок.
Я слегка отдергиваю руку и смотрю на нее непонимающе:
– Какой должок?
– Какой-нибудь, – отвечает она, и в ее голубых глазах пляшут чертики.
– Ладно. – Я сажусь на кровати и кидаю окурок в пустую банку из-под содовой, что стоит на комоде. – А если выиграю, тогда за тобой должок.
Нова протягивает ладонь:
– По рукам, Куинтон… – Она осекается. – Как твоя фамилия-то?
Никогда не любил называть свою фамилию. Так легче в случае чего исчезнуть из их жизни. Весь последний год я представлялся просто Куинтоном. И все. И никто больше и не спрашивал.
– Картер, – говорю я. – Меня зовут Куинтон Картер.
– Отлично, Куинтон Картер. – Она сует мне руку. – Значит, по рукам.