Одиночество вдвоем
Шрифт:
Разве, Эви не сказала, что собирается принять душ?
Да, я слышу, как вода шумит, но… Черт, это вообще нормально? Сколько ей лет? Почему она позволяет ему, хоть он и отец, находится в ванной, пока принимает душ?
Вновь искоса смотрю на мужчину.
И тот улыбается.
Этот факт просто вышибает мои чертовы мозги. Этот тип лыбится. С какого хера?
Отец Эви исчезает за дверью своей комнаты, после чего остаюсь один в коридоре, не в силах закрыть рот. Медленно перевожу хмурый взгляд в сторону ванной, продолжая подниматься. Сворачиваю к комнате Эви,
Я совершенно отказываю принимать и обрабатывать кое-какие мысли, которые нагло лезут в голову. Это не мое дело. Совершенно.
***
Холодная вода сильно бьет по спине. Красные участки кожи горят, принося неописуемую боль, горло будто разорвали на куски.
Эви сидит на ледяном дне ванной, обнимая колени руками. Мокрые волосы червяками липнут к лицу, которое морщится. По щекам текут горячие слезы, смешиваясь с водой. Девушка прижимается лбом к плиточной стене, начиная покачиваться вперед-назад и тихо мычать сжатыми губами, а к трубе от её ног течет алая жидкость.
***
***
От лица Эви.
Этого следовало ожидать.
Уже который час стою у зеркала в ванной, причесывая волосы. Смотрю самой себе в глаза, понимая, что вот она — я — потенциальная жертва, которая не видит никакого другого варианта, кроме как сдаться. Нет больше возможностей помочь маме и при этом остаться целой. Отчим знает, как и куда бить. Знает мои больные места, знает, что нужно говорить, чтобы полностью сбить мой слабый боевой настрой.
Да, смотри на себя, Эви. Это ты. Но тело и лицо не твое. Ничего твоего нет здесь. Ты — никто. Тебе не отвратительно? Тебя не тошнит, а? Эви? Как ты себя чувствуешь после того, как тебя выдрали? Дико, не жалея. И ты не пискнула. Ничего не сказала. Ты терпишь? Ради матери? Или ты просто сдалась, но продолжаешь оправдывать себя тем, что больше нет вариантов?
Резко провожу расческой по волосам, сдирая локоны волос. Они падают в раковину, на которую опираюсь руками, прижимаясь лбом к зеркалу.
Я накричала на Дилана. Наверняка, он уже ушел. Кто станет терпеть такое?
Выпрямляюсь, делая короткий шаг назад, но тут же мычу, сжимая ладони между ногами. Прислоняю её к низу живота, пыхтя, после чего вновь смотрю на свое отражение, видя, как моя голова начинает дрожать. Приоткрываю губы, не сдерживая слезы, которые накапливаются в глазах, и размахиваюсь, ударив ладонью по зеркалу.
Дышу через нос, быстро надевая на себя большую футболку и штаны. Покидаю ванную комнату, не бросаю взгляда в сторону комнаты отчима, не желая даже узнавать, вышел он или нет? Просто толкаю дверь, переступая порог своей комнаты, но тут же ощутив, как в груди образовывается тяжесть.
Дилан сидит в кресле, держа в руках одну из книжек, которая стояла у меня на полках. Поворачивает голову, взглянув на меня. И я не могу понять, злится ли он, ибо парень крайне безэмоциональный. Прикрываю дверь до щелчка, пытаясь не хромать. Обнимаю живот руками, медленно подходя к кровати. Поднимаю на О’Брайена глаза. Тот так же смотрит, не отрывается. Уставился, разъедая меня взглядом:
— Воду не экономишь, я смотрю, —
— Ты не ушел? — даже не знаю, чего больше в моем голосе: удивления или облегчения.
— У нас был уговор, — Дилан развернулся, вновь восстановив наш контакт глазами.
– А, судя по твоему голосу, ты ещё не скоро выздоровеешь, — факт, но… Горло болит уже по иной причине. Не самой приятной.
Касаюсь шеи ладонью, потирая кожу, и слабо киваю головой, медленно садясь на край кровати. Пустой, уставший взгляд опускаю в пол, пытаясь контролировать трясущиеся руки. Дилан сует ладони в карманы джинсов, проходя по комнате, и останавливается напротив меня, прижимаясь спиной к стене. Из-подо лба смотрю на него.
Ждет извинений?
Откашливаюсь, решая поскорее покончить с этим:
— Извини, что накричала, — почему я всё время должна просить прощения? Меня уже тошнит от этого. От того, что я всегда должна терпеть эти унижения, слушаясь и повинуясь. Я…
— Ты не тактильный человек? — мои извинения смело проигнорированы. Наклоняю голову на бок, шепча:
— Что?
О’Брайен отрывается от стены, делая шаг ко мне:
— Тебе не нравится, когда тебя трогают? С чего такая реакция была?
— Да, — киваю, как болванчик.
– Да, мне не нравится, когда меня трогают, поэтому сорвалась, — это почти правда, но тоже неплохое оправдание.
Дилан сощурился:
— А если ты кого-то трогаешь?
Хмурю брови, моргнув.
Что он несет? Я уж тем более никого не хочу трогать. Абсолютно. Меня воротит от одной мысли о том, что мне приходится «трогать» отчима, прижиматься к нему, делать то, что он хочет, так что - нет.
Дилан садится рядом.
Мои зрачки замерзают на пальцах, которые прижимаю к коленкам, натягивая ткань штанов. О’Брайен продолжает смотреть на меня краем глаза, дожидаясь ответа, поэтому заставляю себя говорить, бросая довольно сухо:
— Нет, поверь, мне не хочется кого-то трогать, — нервная ухмылка лезет на лицо, и не могу справиться с ней.
Дилан поднимает одну ладонь, поставив локоть согнутой руки на свою коленку. Я искоса смотрю на него, хмуря брови:
— Что ты делаешь? — шепчу, хрипя. Парень усмехается, но не нагло:
— Давай.
— Чего? — поворачиваю голову, вообще потерявшись в том, что сейчас происходит.
Дилан видит смятение в моих глазах, поэтому вздыхает:
— Просто, потрогай.
— Зачем? — повышаю голос, раздражаясь.
— Меня бесят люди, но не знаю, как отношусь к тому, что меня трогают, так что помоги мне разобраться в этом, — его ответ звучит нормально, но я отрицательно верчу головой:
— Не собираюсь этого делать.
— Давай, Эви, — держит ладонь тыльной стороной ко мне, сжимая и разжимая пальцы. С недоверием смотрю на него, не веря:
— Это глупо, я же сказала, что не люблю, когда меня трогают…
— Ты сама потрогай. Я тебя вообще не касаюсь, — хмурит брови О’Брайен, раздраженно закатив глаза. — Хватит, давай уже.