Одиночество вдвоем

Paprika Fox

— Я проведу, — девушка ставит поднос на стол, быстро стуча каблучками по полу, и О’Брайен спешит за ней, слушая.

— Она отказалась принимать душ, а так же мы хотели позвонить её родным, но девушка никакой информации о себе не дала. Её зовут Эви?

— Да, — Дилан кивает, а юная медсестра делает пометки в своих документах:

— Её привезла девушка, сказала, что нашла на дороге. У пациентки нет внешних повреждений, но она прихрамывает, и, судя по лицу, её били, — равнодушно подмечает, останавливаясь у белых штор, которые раздвигает рукой, позволяя парню заглянуть внутрь. Он уставился на девушку, которая сидит на краю кровати, сутуля плечи и перебирая пальцами ткань грязной кофты. Её бледное

лицо усыпано ссадинами и синяками, в спутанных волосах висят листья. Дилан хмурит брови, делая шаг, и Эви реагирует, повернув голову. В первую секунду она смотрит на него с явным испугом, но после выражение лица слабнет. Девушка морщится, хмуря брови, и тяжело вздыхает, приподнимая одну согнутую руку. О’Брайен не может ждать. Он делает большие шаги, оказавшись напротив девушки, и хватает её за руки, крепко сжимая пальцами. Опускается на одно колено, всматриваясь в глаза Эви, которые наполняются слезами, и подбирает слова. Но не может. Парень делает глубокий вдох, поддаваясь вперед, и обнимает девушку, зарываясь носом в её темные волосы, а Эви срывается, начиная громко рыдать ему в шею. Крепче сжимает её тело, приподнимаясь, и садится на край кровати, чтобы заставить Эви аккуратно положить свои покалеченные ноги ему на колени. Она сидит боком, поэтому придерживает её, впитывая каждый сорвавшийся с губ всхлип. Девушка носом утыкается в ключицы парня, а свои руки сгибает в локтях, кулачки держит на груди. Дилан покачивает её, как ребенка, надеясь, что это поможет ей успокоиться. Прикрывает веки, глубоко дыша, и чувствует, как приходит в себя, словно пробуждаясь ото сна.

От лица Дилана.

Медсестра подходит ближе к кровати, явно не желая вмешиваться, но всё равно просит:

— Не могли бы вы сказать её полное имя и дату рождения? — обращается ко мне. Поднимаю голову, теряясь, и моргаю, осторожно заглядывая в глаза Эви, которая опустошенно смотрит перед собой, поглаживая ладонью мою шею:

— Эй, ты должна дать им свои данные, — запинаюсь, откашливаясь. — Хэй, малышка, — проглатываю эти слова, зная, что девушка всё равно их слышит, поэтому переводит взгляд на меня, шмыгая носом. Я потираю её ноги:

— Ты можешь говорить?

Эви кивает в ответ, медленно скользит зрачками от меня к медсестре и хрипит, выдавливая из себя необходимую информацию. Замечаю, с каким трудом она говорит, и, кажется, догадываюсь, почему у неё болит горло, поэтому смахиваю пот со лба ладонью, касаясь губами её виска, продолжая нервно покачиваться в разные стороны.

Записав всё, медсестра попросила меня отвести Эви в ванную комнату, чтобы она смогла принять душ. Тогда ей обработают раны и смогут провести полный осмотр. Я соглашаюсь, кивая головой, и радуюсь, когда девушка оставляет нас, уходя и прикрывая за собой шторы. Опускаю взгляд на Эви, убирая пальцами с бледного лица локоны волос. Её губа разбита. Девушка обессилено смотрит в ответ. Молчит. Я не знаю, что именно с ней произошло, но пока могу только догадываться. Ибо не хочу заставлять её вновь прогонять через себя воспоминания. Ей нужен душ и сон.

— Пойдем? — спрашиваю, внимательно изучая измученное лицо. Эви медленно моргает в знак согласия, и я выпрямляюсь, слезая с кровати. Помогаю ей подняться, и встаю позади, прижимаясь грудью к её сутулой спине, держу за плечи, помогая делать шаги. Девушка перебирает ногами медленно, и не собираюсь её торопить. Она переплетает пальцы одной своей руки с моей — и мы выходим в коридор, направляясь в зал, чтобы подняться на этаж, где находились уборные и ванные комнаты.

Девушка всё ещё трясется от судорог, поэтому наклоняюсь, целуя её макушку и шепча:

— Ты будешь в порядке, Эви, — на что следует только тяжелый и хриплый вздох.

Придерживаю её за талию, толкая ладонью дверь, и жду, пока Эви выйдет, после

чего вновь обнимаю её одной рукой, чтобы девушка не свалилась от слабости. Вижу лифты, поэтому хочу потянуть Эви за собой, но та внезапно замирает на месте, уставившись в одну точку перед собой, будто парализована. Я встревожено оглядываюсь, готовясь увидеть её отчима и хорошенько набить ему морду, но злость испаряется, ведь его нет. Обеспокоено смотрю на Эви, наклоняя голову, чтобы заглянуть в полные напряжения глаза:

— Что с тобой?

Девушка щурит веки, моргая, и поднимает на меня глаза, в которых читаю непонимание и смятения, а может даже растущую панику. Её губы приоткрываются:

— Мама.

— Что? — хмурюсь, и Эви кивает головой, вновь смотря перед собой:

— Моя мама, — её голос обрывается, и она сжимает губы, делая короткие шаги вперед. Я хватаю девушку за локоть, чтобы поддерживать, а сам всматриваюсь в лица людей, пока не замечаю у стойки с регистрацией высокую, хорошо одетую женщину с опрятной прической и стройной фигурой. Её тонкие пальцы спрятаны под кожаными перчатками, на согнутой руке висит черная сумка. Она спокойно заполняет какие-то бланки, переговариваясь с женщиной, что сидит за столом. Эви не останавливается. Она шаркает ногами, постепенно ускоряясь, так что мне приходится прибавить шагу, чтобы не отпускать её:

— Эви, — пытаюсь дозваться, но тщетно. Дыхание девушки вновь сбилось, а лицо слабо морщится, и я понимаю, что она вот-вот сорвется, поэтому грубо тяну её на себя, заставляя остановиться. Девушка толкает меня, пытаясь выдернуть руку, но я сильнее, поэтому без труда поворачиваю её к себе лицом, вонзая пальцы в кожу плеч:

— Эй, — Эви пытается развернуться, пыхтит, давя мне на грудь. — Слушай, посмотри на меня.

Она мычит, зло хмуря брови, ведь по щекам вновь потекли слезы. Поворачивает голову, вновь сверля взглядом женщину, которая обменивается улыбкой с дежурным врачом и надевает солнцезащитные очки, уверенно идя в сторону входных дверей, чтобы покинуть здание.

И Эви слабнет. В моих руках. Её злость сменяется болью. Моральной, глубокой, непереносимой, от которой ни один препарат не способен её избавить. И я здесь так же бессилен.

— Эви, — осторожно притягиваю её к себе, шепча. — Не смотри.

У девушки подкашиваются ноги. Она не моргает, провожая свою мать взглядом, и та покидает здание больницы, поднося к уху телефон.

Я не знаю деталей, но… Она здорова. Какого черта она здорова, ведь…

Эви прекращает давить руками на мой живот, выпрямляется, тихо хныча, ведь начинает осознавать то, что только что смог понять и я.

Она терпела.

Терпела, думая, что помогает маме.

А в итоге…

Эви поднимает на меня красные глаза, дрожащими руками сжимая мою кофту. Наклоняю голову, касаясь своим носом её горячего лба, и прикрываю веки, хмуря брови.

А в итоге все её старания были ни к чему. Абсолютно. Она терпела издевательства и насилие на протяжении стольких лет — и всё впустую.

— П-простите… — голос позади, поэтому выпрямляюсь, повернув голову. Уже знакомое лицо. Медсестра с папкой бумаг в руках понимает, что подошла не вовремя, но всё равно продолжает:

— Я думала, вы уже на втором этаже, но даже лучше, что ещё не поднялись, — она протягивает мне какой-то исписанный лист, переводя взгляд на Эви, которая прижимается всем телом ко мне, но не обнимает, опустив руки вдоль тела. Я придерживаю её, взяв лист бумаги, и внимательно изучаю взглядом, хмуря брови, после чего поднимаю глаза на медсестру, которая немного с опаской и шепотом интересуется:

— Мне позвонить?

Моргаю, ещё раз опустив глаза на лист, и кусаю губу, неожиданно для самого себя начинаю выстраивать в голове свой дальнейший ход событий, поэтому качаю головой, спросив: