Одинокая

Модар Стефка

Ночь наступила незаметно. Эн впав в дрёму, думала об Алексе, ворочаясь, через час уснула, гуляя с Алексом во сне по цветущей поляне.

Тот, идя рядом с ней, заглядывая ей в глаза, с трепетом спросил:

– Мне кажется или ты все же меня любишь? – голос тонул в шелесте травы.

Солнечный луч играл на её лице она, буквально светясь от счастья, тихо прошептала:

– А что незаметно?

Алекс, держа за руку, глядя в глаза, искал ответ. Эн отвела взгляд, смущённо произнеся:

– Ты

меня сейчас съешь своим взглядом… – вытягивая руку.

Он удержал, выскользнувшую женскую руку, приблизив к губам, поцеловал.

Алекс тоже, как и Эн упивался близостью. Это мимолётное счастья пытался растянуть прелюдией любви. Природа подыгрывала, желая впечатлить влюблённых не только их близостью, но и окружающей красотой.

Эн оглядываясь по сторонам, восторженно щебетала, отмечая вслух какое небо голубое, какая зелёная пахучая трава, словно все это впервые видела. Он, наблюдая за ней, отмечал её наивность, та восторгалась как малый ребёнок, радуясь искренне и оживлённо. Она для него была загадкой, которую хотелось разгадать. Это их подтолкнуло друг к другу. Они слились в долгом страстном поцелуе. Каждый трепетал от прикосновений рук.

Эн прижавшись к нему, тихо прошептала:

– Как же я тебя люблю…

Тот, взяв её в крепкие объятья, лаская, на ухо сказал:

– Я наверно это заслужил? – томно улыбаясь.

Эн вырываясь, капризно сказала:

– А ты нахал!..

Тот, прижимая томно заглядывая в её глаза, признался:

– Ещё какой!.. – целуя, – и самоуверенный…

Эн подавая губы для нового поцелуя, тихо констатировала:

– Заметно… – упиваясь страстным поцелуем, дрожа всем телом в его сильных руках.

Их дыхание становилось однородным, частым и пылким. Он брал её с неистовостью. Бедра работали на одной частоте движений, сердца стучали в унисон. Упав на мягкую пахучую траву, они отдавались друг другу как в первый раз, их тела содрогаясь, дрожали от переизбытка мужской и женской энергии. Души, покидая их тела, трепетали, как капли ртути. Они испытывали блаженство. Их лица говорили именно об этом. Их тела таяли в объятьях рук. Мгновение и тела слились в едином взрыве неистовой страсти, став монолитом – любви они ощутили чувство радости; сладкая боль пронзила тела дав понять апогей блаженства. Они, лежа на траве, сознавали, что они входят в своё завтра, в котором они будут счастливы.

Неожиданно картинка счастья, помутнев, разложившись на мелкие квадратики, буквально на глазах стала исчезать, уходя в небытие…

…Солнечный луч, ударив в глаза, заставил открыть глаза. Эн осмотревшись по сторонам, заметила, что уже день, по времени где-то уже под Мариуполем.

Невольно вслух подумала:

– Слава Богу! На месте, скоро встречусь с Алексом… – усмехнувшись, – вот удивится, когда я её найду…

Посмотрев на спящего мужчину, с горечью пробормотала:

– Если

б Алекс сейчас был со мной… – вытирая набежавшую слезу, тихо про себя прошептала, – жди меня, я рядом…

…Через час она была уже в Мариуполе. Её встретил Борис, он был на своей машине, поэтому предложил проехать в гостиницу. По дороге он рассказал, что вышел на нужного человечка, тот волонтёр, занимается освобождением из плена. По его данным он знает, где Алекс, тот через час их отвезёт, чтобы проверить информации, оговорив, что рано утром там было чистилище…

…Эн боялась потерять последнюю ниточку, связывающую с Алексом, поэтому тут же дала согласие поехать туда. Через час они уже были в пути…

…Алекс лежал на пепелище, накрытой дверью, пробивающийся сквозь щели солнечный луч, говорил, что жизнь продолжается. Он понял, что жив, а вот что здоров ещё не был уверен. Проба пошевелить пальцами рук и ног не дала желаемых результатов. Алекс не знал, как ему выбраться из руин, попытка крикнуть получилась тихим шёпотом.

Тогда он что есть силы, как ему показалось, крикнул:

– Люди! Помогите!.. – теряя сознание.

Несмотря на это его, услышали. Ольга бродила окрестностями, собирая дрова и целую одежду. Она это осмелилась сделать, когда поняла, что на том участке улиц все в пух и прах разнесено «градом». За час, что она кружилась на пепелище, живых пока не обнаруживала. Зато убитых, она насчитала 20 человек и все молодые пацаны, как говорится, и пороху не нюхали. Ей было больно смотреть на вразброс лежащие тела.

Сняв с одного тёплую куртку, попросила прощение, говоря:

– Сынок ты уж прости, что сняла с тебя бушлатик. Тебе он мил человек уже не пригодится, а мне ещё как… – поясняя со слезой, – бездомная, как собака по ночам мёрзну… – кланяясь в пояс, – я за твою душеньку буду молиться… – крестясь.

Она каждого убитого, который ей попался на пепелище, проводила в мир иной. Каждому закрыла глаза, и вслух пробормотала над ним со слезой на глазах молитву «Отче наш», как ей казалось, отдала дань.

Других молитв женщина не знала, поэтому попросила у каждого прощение за то, если что не так сделала. Заметив в снегу мобильный, подняла, со словами «пригодится» положила в карман военной куртки.

Голос, крик о помощи, Ольга едва различила в шуме ветра, глаза не могли различить ничего сквозь падающий хлопьями липкий пушистый снег.

Протирая глаза, женщина поспешила к руинам подвала, заглянув в воронку, заметила, как задвигалась лежащая дверь, что была занесена снегом. Подойдя поближе, приподняв, заметила под ней мужчину, тот лежал пластом, едва издавая звук, просил пить. Ольга, наклонившись, приложила к его губам снег. Искажённая улыбка тронула мужские сухие губы, едва приоткрывшись, ловили снег.