Одиссея жупана Влада
Шрифт:
– Так и есть, - кивнул Влад и, развернувшись, указал на что-то позади холма, - посмотри!
Григорий посмотрел – посреди равнины, окруженная кольцом диких всадников в звериных шкурах, на стройной арабской лошади виднелась тоненькая фигурка, которую патрикий признал бы из тысячи. Увидев экзарха, Валерия бодро помахала ему рукой.
– Ей не причинили вреда, - сказал Влад, - и обращались с ней со всем почтением, что подобает благородной женщине. Хотя мне стоило немалых трудов спрятать ее от арабов, пока они еще считали меня своим союзником.
– Значит, договор в силе?- сказал Григорий, - ты возвращаешь мне дочь, а я - твоего человека, - он кивнул на связанного Левия. Влад сухо рассмеялся.
– Левий был верен мне и я ценю его усердие, - сказал он, - но
– Я могу убить его прямо сейчас! – вспылил Григорий, - и тебя тоже.
– Попробуй,- спокойно произнес Влад, - хотя не думай, что это будет легко. И, кроме того – тогда ты уже точно не увидишь свою дочь живой.
– Что ты хочешь? Я могу отдать тебе всю добычу!
– Я сдержал свое слово, - медленно произнес Влад,- и ожидаю, что и ты сдержишь свое.
– Я же сказал – любая добыча, какую захочешь!
– Я не о тряпках или вине, - сказал Влад, - я о том обещании, что ты прилюдно огласил перед своими людьми. Ты обещал руку нобилиссы Валерии и сто тысяч золотых монет тому воину, кто принесет тебе голову арабского командующего.
Небрежным движением Влад развернул притороченный к седлу окровавленный сверток.
– Вот мой свадебный дар, - сказал он, поднимая за волосы голову Абдаллаха ибн-Саада, - и взамен я хочу получить себе новую жену.
Глава 12. Триумф, любовь и интриги
Давно уже древний Карфаген не знал столь грандиозного празднества. Обгоняя возвращавшееся ромейское войско, в Карфаген летели донесения с востока – о великой победе под Суфетуллой, кончившейся сокрушительным разгромом арабов и гибелью двух их военачальников. Головы Абдаллах ибн аз-Зубайра и Абдаллах ибн Садда были отправлены в Карфаген в кадке с медом, где и водружены на длинной пике на площади перед императорским дворцом, чтобы народ смог своими глазами убедиться в посрамлении нечестивых агарян. Меж тем Григорий, преследуя врага, организовал освободительный поход в Триполитанию, освобождая занятые ранее арабами города. Остатки вражеской армии, под водительством Буср ибн Абу Арта, спешно снявшего осаду Триполи, откатывались на восток, тогда как по пятам их шли ромейские войска, занимая город за городом. Берберские союзники ромеев, уйдя далеко вперед, атаковали арабское войско постоянными «наскоками» на его арьергарды. Отдельные отряды противника, не выдерживавшие стремительного темпа отступления, больше похожего на бегство, и отстававшие от основного войска, безжалостно истреблялись берберами. Отдельные летучие отряды умудрялись обогнать арабскую колонну, засыпая на ее пути колодцы или поджигая траву, а пару-тройку раз и атаковать ее авангарды и передовые дозоры. В этом преследовании особенно отличился Аксель Цецилий, молодой наследник княжества Альтавы, давнего союзника ромеев.
Поход Григория закончился лишь у стен города Тубакта – по сути лишь военного лагеря арабов, одного из тех, что воители аравийских пустынь основывали на захваченных территориях. Тогда до Карфагена впервые дошли слухи и о варварских союзниках империи – говорилось, что именно славянские наемники, ранее воевавшие на стороне арабов и хорошо знавшие слабые места основанного ими лагеря, сыграли важную роль в падении города. Последовавшие затем языческие зверства в иное время ужаснули бы ромеев, однако сейчас, озлобленные на арабов сверх всякой меры, они лишь приветствовали кровавые жертвоприношениям бесам, коим поклонялись славяне.
Тубакт стал крайним пределом восточного наступления Григория – дальнейшее продвижение с крайне растянутыми коммуникациями на хорошо укрепленный арабами Сиртий и дальше, на Киренаику, грозило серьезными потерями, способными превратить в ничто свершенные доселе победы. К тому же войско Григория понесло потери еще в битве при Суфетулле и не могло позволить себе сильных поражений. Поэтому, полностью разрушив Тубакт, Григорий отступил в Лептис Магна, где в сохранившейся городской базилике была с размахом отслужена праздничная служба, а войскам розданы подарки в виде дополнительных денежных пожалований от императора. Этими торжествами и завершилась кампания в Триполитании.
По примеру древних римлян патрикий, а теперь уже кесарь Григорий решил отпраздновать свою победу грандиозным триумфом. Торжество было приурочено к празднику Воскресения Христова, войдя в историю под именем «Пасахального триумфа».
С утра улицы Карфагена были запружены народом, собравшимся от городских ворот до самого императорского
Навстречу коленопреклоненному императору вышел епископ Карфагенский Киприан – в полном облачении, присущем своему сану. Ликующая вокруг толпа притихла, осознавая торжественность момента.
– Во имя Всемогущего Господа, - начал епископ, - да благословлено будет имя раба Твоего, кесаря Григория, победителя нечестивцев, ради славы Христа Пантократора.
– Не нам, Господи, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей и истины Твоей, - в тон священнослужителю ответил император словами псалма. Кесарь снял с себя императорскую диадему, отдавая ее в руки епископа. Затем он отдал поводья коня телохранителю - и Киприан бросив беглый взгляд, едва сдержался от изумленного возгласа, сразу признав знакомый взгляд голубых глаз. В них тоже мелькнуло что-то похожее на удивление – Влад тоже сразу узнал старого знакомца. Губы предводителя наемников дрогнули в слабой усмешке, однако в следующий миг лицо славянина вновь обратилось в неподвижную маску языческого идола. Ведя в подводу коня, Влад двинулся за шедшим пешком Григорием, торжественно повторявшим слова очередного псалма.
За кесарем и его телохранителем грозной, блещущей сталью рекой текла победоносная армия. Впереди шли знаменосцы-бандофоры, с грозно развевающимися на ветру «драконами», рядом с ними шествовали аквилеферы или орнитоборы, несущие до блеска начищенных орлов, оставшихся еще со времен еще того, Истинного Рима. За ними следовали трубачи-букинаторы – и именно рев их труб, смешавшись с праздничным звоном церковных колоколов и радостными воплями тысяч горожан, знаменовал начало шествия имперского воинства. Первой, как и положено, шла гвардия – «кандидаты», императорские букеларии, эскубиторы и схоларии - все в полном вооружении, с развевающимися султанами на шлемах. Выставленная ими перед собой стена щитов пестрила ликами Христа-Пантократора, святых и Богородицы, а также черным имперским орлом в красном поле. Следом шествовали облаченные в кольчуги и ламелярные панцири всадники кавалерийских нумерий. Эти грозные «кентавры», основа мощи имперской конницы, виднелись издалека благодаря ярким плюмажам на высоких аварских шлемах. Шествуя в полном вооружении, они несли пики с разноцветными вымпелами, тугие «гуннские» луки и мечи-спаты в богато украшенных ножнах.
Вновь проревели трубы и на улицах Карфагена появились колонны пехотных нумерий, - коротко остриженные солдаты с большими щитами, украшенными замысловатыми значками и окрашенные в цвета их подразделений. Это шли грозные скутаты, в сражениях образующие первые линии боевого построения пехоты, в надраенных до блесках кольчужных доспехах и сверкающих на солнце шлемах, вооруженные копьями и мечами. А следом за скутатами – и тут на миг ликующие крики толпы сменило недоуменное, а порой и испуганное перешептывание, - шли незнакомые варвары со светлыми волосами и холодными голубыми глазами, живо напомнившие всем нового телохранителя императора. В их облачении не было единообразия, присущего остальным колоннам: данные воины одетые кто в арабские, кто в ромейские, а кто и вовсе в незнакомые доспехи, вооруженные мечами и боевыми топорами, выглядели чем-то донельзя чужеродным на триумфе христолюбивого воинства. Это впечатление усиливалось при виде развевающихся над воинами стягов с грубо намалеванными изображениями чудовищ и бородатых ликов неведомых богов. И ликующие, выкрикивающие хвалы остальным колоннам, горожане настороженно смолкали – мало кто решится бросить под ноги победителям свежие цветы, не говоря уже о том, чтобы, как делали ранее некоторые особо возбудившиеся горожане, пытаться протиснуться сквозь ряды оцепления протягивая воинам бурдюки с вином. Лишь немногие девушки, - из тех что, забыв о приличиях, уже посылали воздушные поцелуи вслед ромейским гвардейцам, - сейчас, хоть и вели себя куда скромнее, нет-нет, да и бросали украдкой заинтересованные взгляды на суровых воинов, привлекательных в своей варварской опасности. Тем более, что до города уже дошли слухи, что сама нобилисса Валерия, дочь императора, уже побывала в плену у предводителя славянских варваров – и именно после возвращения ее из плена кровожадные язычники стали союзниками римлян.