Одна душа, много воплощений

Уайсс Брайен

— Угроза здоровью пациентов? — продолжил я.

Но мотор снова завелся.

— Бьюсь об заклад, что они ставят под угрозу их здоровье! Иногда — он снова нагнулся ко мне и, понизил голос до шепота — пациенты умирают.

Да, некоторые больные умирают. Возможно, умрет и тот больной менингитом. Но очень немногие смерти можно отнести к неправильному лечению или некомпетентностью врачей. Люди умирают от рака, от вирусов, гибнут в ДТП…

— Это неизбежно, — сказал я.

— Но не в отношении моих пациентов.

Это было сказано настолько позитивно и с такой самоуверенностью, что я отпарировал:

— К

сожалению, некоторые умирают — от рака, от инсульта, от старости.

И тут произошло нечто странное: его глаза наполнились слезами.

— Это правда. И каждый раз, когда это происходит, мне хочется убить себя. Я люблю своих пациентов, люблю каждого из них, и когда кто- то из них умирает, я умираю вместе с ним. Мое сердце разрывается на части.

— Но вы не должны так переживать, — начал я, но затем понял, что возражать ему и утешать его бесполезно.

— Вы знаете, на кого я больше всего злюсь? — рыдал он. — На самого себя.

Он продолжал в том же духе до конца сеанса. Оказалось, что он был буквально одержим заботой о своих пациентах и старался не упустить ни одной подробности, но при этом совершенно не заботился о других сторонах своей жизни. Я догадывался, что больные ценили его внимание, но потом все равно некоторым из них это надоедало, потому что они чувствовали его тревогу, вызванную одержимой заботой о них. К тому же, он выражал в отношении своих пациентов слишком много эмоций. Понятно, что такое внимание поначалу приветствовалось, но потом начинало раздражать.

Макс страдал вместе со своими больными. И если больные не выздоравливали, то его тревога в отношении их выливалась в отчаяние и угрызения совести. Он считал, что любой рецидив случается по его вине, и не мог себе простить, если кто-то умирал. Когда мы познакомились поближе, он сказал мне, что, когда его душевная боль становится невыносимой, он сам себе назначает антидепрессанты. Он начал ощущать боли в груди и, страшно перепугавшись, помчался к кардиологу. Он прошел кучу обследований, кардиолог никаких патологий не обнаружил, но боли все равно мучили его, порой доводя до бессилия. Не решаясь никому передать полномочия, особенно по телефону, Макс ездил в свою больницу гораздо чаще, чем нужно, «просто, чтобы убедиться, что там все в порядке», как он сам утверждал. В результате, у него оставалось мало времени на семью, и даже те часы, которые он проводил с семьей, были омрачены его перепадами настроения и внезапными вспышками раздражительности. Постепенно мне его становилось жаль.

«Я хочу вылечить всех своих больных» — категорически заявлял Макс, но даже когда больным становилось лучше, они радовались этому гораздо больше, чем он сам. На самом деле, Макс был не из числа тех врачей, которые ощущают свое всемогущество и ожидают от каждого больного полного выздоровления. Каждый раз, когда больному становилось хуже, он чувствовал все меньше уверенным в себе, все меньше достойным статуса «врача». Его пустые угрозы и словесные нападки, его ярость — за всем этим скрывался один-единственный факт: он боялся.

Физические и психологические симптомы Макса были опасны, даже представляли угрозу для жизни. После тщательного исследования с обеих сторон, мы пришли к выводу, что причины этого беспокойства возникли не в этой жизни, и даже не в детстве. Я рассказал ему о терапии погружения в прошлые жизни, а также заметил, что тут

не важно, являются ли увиденные символы реальностью или могут быть истолкованы как метафора, исцеление все равно будет происходить, и что многим моим пациентам стало лучше.

— Хотите попробовать? — спросил я.

— Почему бы и нет! Вдруг я узнаю, что когда- то был палачом.

Конечно, вряд ли такое могло быть, но я не стал с ним спорить.

— А потом хотите заглянуть в будущее?

Он просиял.

— Конечно. Оно должно быть лучше, чем настоящее.

Зачастую «левополушарным» пациентам с логическим складом ума, таким как врачи и юристы, прогрессия дается легче, чем регрессия. Но они, как правило, все равно относят это к воображению. Тем не менее, моя практика показывает, что здесь задействовано далеко не только воображение.

Макс быстро расслабился и погрузился на глубинный уровень — туда, где он мог найти долгожданную передышку от своей повседневной жизни. Потребовалось немного времени, чтобы перед ним возник четкий образ. Он увидел себя в недалеком будущем — в великолепном амфитеатре в окружении учеников. Он — учитель многих целителей.

— Эта работа приносит мне удовлетворение, — признался он мне. — Большинство из них — более опытные врачи, по сравнению со мной, но я способен выходить за пределы тела — на уровень эмоций. Я рассказываю им о том, как сознание отделяется от тела, объясняю механизмы духовного исцеления. Видите ли, сознание проходит определенные стадии. Сначала оно парит над физическим телом, пересматривая эмоциональную жизнь и готовясь идти выше. Затем оно так же покидает и эмоциональное тело, постепенно становясь все легче и легче. На этой стадии я называю его «ментальным телом». Когда оно, наконец, отделяется от этой сферы и обретает способность настраивать свою естественную вибрацию на эти сферы, оно может выйти к еще более высоким состояниям.

Макс находился в состоянии глубокого гипноза и, казалось бы, не осознавал моего присутствия, но когда он повернул ко мне голову, я увидел его необычайно серьезное выражение лица, словно он учил и меня заодно со своими учениками из будущего.

— Поняв, как эти четыре стадии взаимодействуют между собой, мы можем находить, анализировать и применять ключи к исцелению тела на физическом плане. Это — моя область исследования, которая изменит медицину навсегда. Я назвал свой курс «Многомерное исцеление всех энергетических тел».

Его описание было настолько понятным и настолько подтверждало видение других пациентов, что вызвало во мне глубокий резонанс, поскольку я был с ним согласен на все сто процентов. Его область исследования полностью совпадала с моей. «Это изменит медицину навсегда» — говорил он. Я и сам был в этом убежден, хотя обычно не высказывал эту мысль вслух. Из наших ранних сеансов я узнал, что Макс никогда не читал ни книг направления Нью-Эйдж, ни духовных текстов, поскольку считал все это бесполезным занятием, а, стало быть, не мог почерпнуть эти знания из ранее прочитанного. Он получил стандартное религиозное воспитание в рамках методистской церкви, но оно никоим образом не затрагивало темы и понятия, которые он объяснял своим ученикам в будущем. Его никогда не интересовали метафизические вопросы. Возможно, в этой жизни он даже никогда не использовал такие фразы как «духовное исцеление» и «ментальное тело».