Одна душа, много воплощений

Уайсс Брайен

Его мрачное и бледное лицо вытянулось, когда он спешно рассказывал мне свою историю, а глаза были полны печали.

— И теперь еще этот сон, — угрюмо произнес он. — Понимаете, почему он меня так задел…

— А почему идея объявления о банкротстве кажется вам немыслимой?

— Потому что она доказывает, что мой отец был прав.

— Относительно чего?

— ‘Ты никогда ничего не достигнешь, мой мальчик’ говорил он. Говорил тысячу раз.

— Он умер?

— Двенадцать лет назад.

— Но вы помните его слова.

—

Они меня преследуют. Мой отец был сильным человеком, доктор Вайс. Моя мама умерла, когда мне было три года, и он воспитывал меня один. Он был строительным рабочим, которые ходят в касках, но он никогда не выпивал со своими дружками, никогда не заводил других женщин, и занимался только тем, что заботился обо мне, беспокоился обо мне, копил для меня свои деньги. Ей-богу, он говорил, что среди нашей родни я буду первым, кто поступит учиться в университет. Он хотел, чтобы я стал юристом, врачом или ученым. Я должен был стать его гордостью.

— Я действительно пытался, но у меня не ладилось с математикой, химией и физикой. Просто у меня не логический склад ума. Из меня такой же юрист, как и строительный рабочий.

— Но для того, чтобы быть строительным рабочим нс нужен логический склад ума.

— Да, но нужна сила. — Он встал и раскинул руки. — Посмотрите на меня.

Передо мной стоял обычный мужчина, о котором можно было сказать «среднего телосложения, среднего роста». Именно его «я», точнее его представление о себе не давало ему заниматься физическим трудом.

— Меня интересовало искусство, — продолжал он, — египетское, греческое, римское, искусство Возрождения. Я решил, что на втором курсе университета выберу себе специализацию «история искусств» и, окончив первый курс, сказал об этом отцу.

— И что произошло?

Его губы искривились в ярости.

— ‘Ты никогда ничего не достигнешь, мой мальчик’. Он назвал меня неженкой и слабаком, интеллектуалом, — что может быть хуже! Я предал его, разрушил его надежды, доказав ему, что он зря потратил на меня свою жизнь. ‘Лучше бы у меня была девчонка’, говорил он. Для него быть девчонкой это почти так же плохо, как быть интеллектуалом.

— Он отказался от вас?

— Хуже. Он продолжал платить за мое обучение, за мое жилье и питание. Он говорил, что ему больше некуда девать свои деньги, потому что он слишком стар, чтобы начинать новую жизнь. Когда я на каникулы и праздники приезжал домой, он оказывал мне радушный прием, словно я был для него посторонним человеком, хотя, думаю, я действительно был для него посторонним. После того как я открыл свой бизнес, мне захотелось вернуть ему затраченные на меня деньги, но он порвал первый же врученный ему мною чек, и больше я попыток не предпринимал. Он мстил мне тем, что вызывал во мне чувство вины, и это ему удавалось.

— Вы находились под ужасным давлением, — сказал я. — Тяжело притворяться тем, кем ты

не являешься, но еще тяжелее, когда тебя презирают за то, кто ты есть. — Его взгляд, преисполненный жалости к самому себе свидетельствовал о том, что все это правда. — По вы самостоятельно выбрали свой жизненный путь. Многим, у кого такие же отцы, так никогда и не удается это сделать.

— Ну да, было кое-что достигнуто, — с горечью произнес он, — а теперь все кончено. Я — банкрот.

— Банкротство — не позор. Это случается со многими. Вы вылезете из него. К тому же, у вас жена, которая вас любит…

— Кто говорит, что она любит?

Я был впечатлен силой его слов.

— Вы думаете, что это неправда?

Он был окончательно подавлен.

— Разве это может быть?

Он был в таком отчаянии, что я понимал, что бесполезно говорить о том, что она, должно быть, любила его, выходя за него замуж, и почти наверняка продолжает любить до сих пор, по крайней мере, те качества в нем, которые ее сразу привлекли.

— Каков главный признак того, что она вас не любит?

В его глазах сверкнула ярость.

— Когда я сказал ей, что хочу покончить с собой, она умоляла меня этого не делать.

Я был буквально ошарашен его ответом.

— И это доказывает, что она не любит вас? — сказал я, наконец.

— Если бы любила, то позволила бы это сделать, — ответил он с какой-то странной ухмылкой. — Но это не имеет значения. Как бы ни пыталась она меня останавливать, я все равно это сделаю.

— Когда?

— Как насчет завтра? Вас это устраивает? Меня — вполне.

Угроза самоубийства — одна из самых серьезных проблем, с которыми сталкивается психиатр. То, что Гэри пришел ко мне, говорит, по меньшей мере, о неоднозначности его решения, а также о том, что этот сон его напугал. Возможно, Гэри просто пытался шокировать меня или драматизировал по поводу себя. Тем не менее, его несчастный вид говорил о том, что это желание в нем присутствовало, и я боялся, что у меня нет шанса этому воспрепятствовать.

— Я вынужден вас госпитализировать.

Он остановил на мне свой отсутствующий взгляд.

— Ни в коем случае.

— Вам угрожает смерть.

— Это не угроза, а решение.

— Вы — сами себе угроза. Ведь вы уже говорили мне, что жена пыталась вас остановить. Бьюсь об заклад, что ваши сыновья тоже попытались бы вас остановить.

— Сыновья уехали.

— Тогда подумайте, какой для них это будет шок, какая утрата.

— Они сказали бы, что удачно избавились от меня. Они считают меня никчемным, и они правы. Без меня им будет лучше.

Снова все мои доводы оказались напрасными. Если бы мне не удалось отбить у него это желание, то пришлось бы его госпитализировать. Но, если бы удалось помочь ему увидеть все с другой позиции — увидеть последствия его самоубийства…