Одна маленькая ошибка
Шрифт:
– Джек, – всхлипываю я. – Джек…
Он поднимает руку, едва ощутимо касается моих волос. Я беру его за пальцы, такие теплые и знакомые… Он снова открывает рот, но на слова не хватает сил.
– Не бросай меня, – молю я. – Прости меня. Прости. Про…
Глаза у Джека закатываются.
И спустя миг он умирает.
Покидает меня.
И я не знаю, услышал он мои слова или нет.
Охваченная горем, любовью, ненавистью, я сижу еще одно мгновение, а затем медленно и бережно выпускаю руку Джека, пристраивая ее ему на грудь.
И тут же захожусь кашлем. Вся кухня затянута дымом. Нужно выбираться отсюда. Бежать.
Поднявшись
Господи, господи, господи! Я бегу к лежащей на полу Аде, шарю по карманам в поисках ключа, которым она открывала дверь, нахожу его и торопливо возвращаюсь обратно. Руки скользкие от крови и парафина, так что дверь удается открыть лишь со второй попытки.
Я оглядываюсь – с кухни льется золотистый свет, там уже все полыхает. Затем я оборачиваюсь на сестру. Нельзя ее здесь оставлять. Нельзя, чтобы она сгорела. Зажав ладонью рот и нос, я спешу обратно. Ада совсем легкая, но я вымоталась до предела. Приходится тащить тело волоком, напрягая все оставшиеся силы, так что времени уходит больше, чем хотелось бы. Огонь уже вырывается с кухни и подбирается по деревянному полу к нам. Но я продолжаю тащить сестру, пока мы обе не оказываемся снаружи, в холодной январской темноте.
А потом я сижу на ледяной земле, крепко прижимая сестру к себе. Все вокруг кажется слишком ярким: молочно-белая кожа Ады, рубиново-красное пятно крови на ее джемпере, серебристая луна в чернильно-синем небе, оранжевое пламя, вырывающееся из окон, черный дым, который валит из распахнутой двери, красно-синие мигалки, ползущие вверх по холму.
Я не двигаюсь. Просто сижу и смотрю.
Смотрю, как полыхает «Глициния».
Позже
Глава пятьдесят третья
Двумя годами позже
Элоди Фрей
«Типпис» – мой любимый книжный магазин в Кроссхэвене. Его стеллажи от пола до потолка, такие высокие, что для покупателей даже заготовлена пара стремянок на колесиках, напоминают мне сцену из диснеевского мультфильма «Красавица и Чудовище».
У этого магазина есть собственный стиль и характер. Мне очень нравятся растения в подвесных горшках, огромный персидский ковер и роскошный георгианский камин, а еще больше мне нравится запах кофе, бумаги и чернил. И совсем не нравится чувство тревоги, ворочающееся внутри, как сытый паразит.
Я раздаю читателям автографы уже почти час, и хотя пришедшие в основном невероятно дружелюбны, я не могу забыть про письма с угрозами расправы, потоками ненависти и критикой, которые приходили мне после долгих месяцев заточения в «Глицинии».
Не всех обрадовало, что я пережила Джека Вествуда. И моим близким пришлось немало потрудиться, чтобы уговорить меня прийти сегодня в «Типпис» и устроить первое – и последнее – публичное мероприятие после случившегося. Вход сюда организован строго по билетам, и представители прессы, которых я по-прежнему избегаю, толпятся снаружи, облепив зашторенные окна. Я стараюсь не думать о журналистах, потому что всякий раз, вспоминая о них, начинаю ощущать себя кроликом, окруженным стаей волков.
Хотя очередь за автографами тянется вокруг всего магазина, этим вечером было продано совсем немного экземпляров: большинство
– Как же здорово вас видеть, – говорит очередная посетительница, подходя к моему столику. Веки у нее подведены идеально ровными стрелками. Она то ли и правда рада, то ли здорово нервничает, судя по тому, как дрожат пальцы, сжимающие потрепанный томик.
– Взаимно, – отвечаю я, забирая у нее книгу. – Как вас зовут?
– Мэл.
– Красивая татуировка, – добавляю я, заметив монохромную розу, обвивающую запястье.
– Спасибо.
Раскрыв обложку, я расписываюсь на форзаце, стараясь сформулировать как можно более личное пожелание: «Дорогая Мэл, пусть стрелки на ваших веках всегда будут ровными. С любовью, Элоди».
Я возвращаю книгу. Мэл, пробежав глазами по строчкам, усмехается.
– Спасибо. И… – Она смущенно кашляет. – Примите соболезнования насчет вашей потери.
От этих слов становится больно, хотя Мэл явно не хотела меня задеть. Сглотнув, я киваю, не совсем понимая, какую именно потерю из многих читательница имеет в виду. Но она искренне мне сочувствует, так что я благодарю ее и добавляю:
– Если согласитесь подождать минутку, моя…
– Как тут у нас дела? – Возле столика присаживается высокий худощавый мужчина с ямочками на покрытых щетиной щеках: Джош, мой специалист по связям с общественностью. – Перерыв сделать не пора?
– Все в порядке. Спасибо, что спросил.
– Водички, может быть? А где…
– За водичкой и пошла. – Я качаю головой с шутливой укоризной: – Опоздал ты, Джош.
– Я вернулась, – объявляет Ада, ставя на стол два стакана воды со льдом и лимоном.
– Попросили бы меня, я бы принес, – вворачивает Джош.
– Ты был занят, к тому же я девочка самостоятельная, – отвечает Ада, но сама при этом смотрит на Кристофера, который стоит неподалеку с экземпляром нашей книги в одной руке и стаканом шипучки в другой. Крис адресует моей сестре улыбку, о какой многие мечтают всю жизнь. Ада усаживается на место и здоровается с Мэл, протягивая руку за книгой: – Позволите?
Пока она выводит автограф, Мэл спрашивает с плохо скрываемой надеждой:
– Простите за любопытство, но вы с Кристофером в итоге сошлись?
Ада моргает.
– Ну… видите ли…
– Да, – отвечаю я за сестру. – Они живут вместе.
Мэл широко улыбается. Ада косится на меня якобы с укором, но глаза у нее сверкают счастьем, как и каждый раз, когда кто-то упоминает Кристофера.
– Что? – невозмутимо откликаюсь я. – Ведь так и есть.
Они съехались уже шесть месяцев назад. Могли бы и раньше, Кристофер давно предложил, но Ада захотела некоторое время пожить одна, чтобы побольше времени уделять недавно начатой карьере в дизайне интерьеров. Конечно, дом у них не такой большой и роскошный, зато полный уюта и любви, и все комнаты в нем умело оформлены моей талантливой сестрицей. Так, глядишь, через годик она уйдет из «Адвент интериорз» и начнет собственное дело.