Одна маленькая ошибка
Шрифт:
Я касаюсь руки Ады, беззвучно прося умолкнуть.
– Думаю, вы уже услышали достаточно для своей статьи, или что вы там пишете, – заявляю я Стефани, кивая на телефон, который она все это время держала в руке, записывая разговор.
Ада негромко чертыхается, сообразив, что предоставила Стефани несколько весьма годных слоганов для заголовка.
– Вы свой кусок урвали, так что можете уходить, – заявляет мама, подходя к Стефани сзади.
– И побыстрее, – добавляет папа.
– Вам тут не место, – вворачивает Мэл, девица с идеальными стрелками.
И все остальные – наши читатели, друзья, родные – объединяются в мощную группу
Ада оглядывается на меня, проверяя, все ли в порядке, и я старательно киваю.
Наконец, после того как мы пообщались со всеми, кто купил билет, и подписали все подсунутые нам экземпляры «Ошибки», удается улучить минутку, чтобы побыть с друзьями и семьей.
– Девочки мои… – начинает мама, и голос у нее дрожит от нахлынувших эмоций. Она сегодня надела свои лучшие туфли, те самые, шелковые, с бантиками. – Как же я вами горжусь!
– Мы оба гордимся, – смущенно бормочет папа. Может быть, это просто свет так падает, но мне кажется, что глаза у него предательски блестят.
Наши родители были невероятно счастливы, когда обе дочери вернулись живыми, но мне пришлось многое объяснять. Хотя Ада и полиция настаивали на том, чтобы правду о моем несуществующем контракте с издательством не раскрывать никому, даже родителям, я не смогла молчать. И рассказала все и маме, и папе. Конечно, они далеко не сразу сумели простить меня, понять, почему я солгала насчет книги, почему согласилась с планом Джека после похищения. Но родительский гнев вскоре сменился тревогой, поскольку я рассказала остальную часть истории и полиции, так что очень быстро встал вопрос о моей ответственности. Осознание того, что младшая дочь может оказаться за решеткой за изначальное согласие на собственное похищение, затмило всякие обиды.
Полиция так и не смогла установить причастность Джека к смерти Джеффри, зато нашлись доказательства его вины в смерти Ноа: при проверке банковских выписок выяснилось, что за день до инцидента Джек взял машину напрокат. После недолгого расследования оказалось, что эту самую машину позже перегнали в гараж за городом, чтобы заменить разбитое лобовое стекло. Следы краски, найденные на теле Ноа, полностью совпали с образцами с машины, арендованной Джеком. Видимо, этот факт вкупе с моими рассказами, а позже и показаниями Ады и стал причиной того, что в итоге суд проявил снисхождение и я отделалась одним годом условно.
– Как же прекрасно, что мы все собрались здесь сегодня, – добавляет мама.
Я оглядываюсь по сторонам, полностью согласная с ее словами. Джордж, мой приемный дедушка, заметив наши взгляды, приветственно салютует печеньицем. Он самый горячий поклонник книги. Мама улыбается ему в ответ, но в глазах у нее мало радости. Она думает о Кэтрин и Чарли. Я в этом уверена, поскольку и сама жалею, что их нет здесь сегодня. Кэтрин продала дом через неделю после похорон Джека и переехала из Кроссхэвена в Лондон, поближе к сыну. Наша мама обменялась с ней парой электронных писем, но они уже год не разговаривали.
– Перестань себя казнить, Элоди, – сказала мне мама несколько месяцев назад. Мы тогда сажали лаванду у нее возле дома: моя психотерапевт уверяла, что садоводство помогает избавиться от панических
Конечно, мама права, но я все равно не могу избавиться от мысли, что ее дружба с Кэтрин обратилась в прах вместе с «Глицинией» в ночь пожара.
Я отправила Кэтрин письмо, но она так и не ответила. Впрочем, я особенно и не ждала ответа: в конце концов, я спалила их летний дом и убила ее сына. Но она должна была узнать, что я сожалею о случившемся. Что я любила Джека и люблю до сих пор. Это мой самый страшный, самый главный секрет. Я лишь однажды упомянула об этом в разговоре с психотерапевтом, но та начала вещать про стокгольмский синдром, и больше я эту тему не поднимала.
– Элоди, милая, ты уверена, что не стоит писать продолжение? – спрашивает мама.
Я отрицательно качаю головой.
– Но ведь писательство – это твоя суть. К тому же подумай о деньгах, которые тебе пообещали, их ведь тоже можно отдать на благотворительность. И помочь многим людям.
– Я помогаю людям, мама. Я работаю в благотворительной организации.
После всего, что случилось, я просто не могла вернуться в маркетинг. Не могла сидеть в офисе и делать вид, будто совсем не изменилась. Жажда общения с людьми, испытавшими то же, что и я, жажда помогать им жгла меня невыносимо, терзала изнутри, и унять ее получилось лишь после того, как меня приняли в Соммерсетский кризисный центр для переживших насилие.
– Я знаю, – отвечает мама. – Но все же не зацикливайся на том, что наговорила эта мерзкая журналистка, или кто она там. Ты должна была написать эту книгу. Люди должны были услышать твою историю. И вырученные деньги помогли совершить немало добра.
Наконец мы с Адой остаемся одни.
– Тебе стоило рассказать родителям о следующей книге, – замечает сестра.
– Нет. И ты тоже ничего не говори.
– Элоди…
– Лучше пусть никто не знает.
Это моя самая большая тайна, и Ада – единственная, кому я решилась доверить свой секрет. Я не хочу быть Элоди Фрей, которая выстроила карьеру писателя на похищении, превратившемся из фальшивого в настоящее. Но все же мама права: писательство – это моя суть. Желание рассказывать истории накрепко вшито в мою личность. Так что я написала еще одну книгу и отправила ее другому агенту, подписавшись «Ноа Ним». Его зеленая ваза стоит у меня на рабочем столе, напоминая о том, что жизнь нужно посвящать любимому делу. Если бы не Ноа, я никогда не решилась бы оставить работу и закончить первую рукопись. Мне повезло быть любимой им. И выпустить книгу под его именем – лучший способ почтить память Ноа. И его любовь.
– Хорошо, – соглашается Ада, – я никому ничего не скажу, даю слово. – Посмотрев на меня поверх бокала с шампанским, она интересуется: – А Джошу ты сообщишь?
– Нет, конечно. С чего такой вопрос?
– Я же вижу, как ты на него смотришь. И как он смотрит на тебя.
Я оглядываюсь через плечо. Джош стоит в противоположном конце зала, о чем-то беседуя с Кристофером, но смотрит при этом и правда на меня – вернее, смотрел, пока я не обернулась. Мое сердце стучит чуть быстрее. Джош белозубо улыбается, и ямочки у него на щеках становятся чуть заметнее.