Одна ночь меняет все

Тэя Татьяна

– Нет, – я напряжённо вглядывалась в её суровое лицо.

Андре приподняла брови, задумавшись на секунду.

– Хорошо, – кивнула она, – тогда ты рожаешь и отдаёшь его на усыновление.

– Нет, – возмутилась я, – никогда.

– Мы найдём ему прекрасную полноценную семью.

– Нет, – твёрдо стояла я на своём.

Андре тяжело вздохнула и повернула голову в сторону гостиной, смотря в одну точку.

– Мама, – примирительно начала я. – Я хотела рассказать тебе, но... более спокойно. Не можем мы немного отложить этот разговор? Я понимаю...

–

Нет, ни черта ты не понимаешь! – воскликнула она. – Я не желаю переживать публичный позор по твоей вине, – она закрыла глаза, сделала глубокий вдох и снова посмотрела на меня. – У тебя два дня на принятия решения. Аборт или переезд в другой город на период беременности и последующее усыновление. Решай. Я не желаю поддерживать тебя в любом другом случае. Я не хочу этого ребёнка. Я не намерена растить его, платить за его образование, одевать его, кормить и быть объектом сплетен, будучи матерью беременного подростка. Выбор за тобой.

Развернувшись на каблуках, она ушла.

Звук её шагов вскоре стих.

Лишь тиканье больших белых кухонных часов долетало до меня из столовой.

~ ~

Прошло два дня, и я надеялась, что, может быть, Андре передумает. Но мои попытки завязать разговор на абсолютно любую тему натыкались на неприступную стену холодности. В конце концов, не выдержав напряжения, я просто подловила её в гостиной за просмотром телевизора. Загородив экран, я начала говорить, но мама поднялась и вышла из комнаты, напомнив, что не желает обсуждать со мной ничего, пока я не выберу одну из двух предложенных ею альтернатив. Альтернатив для меня и моего ребёнка.

Убить.

Или.

Отдать.

И моё сердце разрывалось.

Наконец, посчитав, что если буду постоянно думать об этом, то сойду с ума, я просто абстрагировалась от этих вопросов на некоторое время, сосредоточившись на другом.

Дома было холодно, в школе – равнодушно. В другое время я бы с ума сходила. Быть униженной и избегаемой публично – шутка ли. Но сейчас… меня это просто… не колыхало.

Но надо было отдать должное Тайлеру: он не делал больше никаких попыток подловить меня и не смотрел пронзительным взглядом. Наоборот, отводил глаза так, словно ему было стыдно.

Так что школа теперь волновала меня меньше всего.

Я не чувствовала в себе изменений. Абсолютно никаких.

Наверное, ещё слишком рано. Поэтому мысли о ребёнке выходили какими–то абстрактными. Да и сам ребёнок маячил где–то далеко в будущем. Хотя я понимала: это самообман. Но точно знала, что оба варианта, предложенных Андре, не для меня. И я хотела оставить этого ребёнка вовсе не потому, что страдала сантиментами по отношению к Эйвану. Этого не было. Просто... Я не могла поступить иначе. Можно было бы сказать: меня так воспитали. Но мой «воспитатель» настаивал на решении, которое противоречило моему внутреннему убеждению.

Всё чаще меня посещали мысли о той странной картине в доме Элины, на которой Эйван изобразил… меня. То,

что это была я – сомнений не было. Пусть даже со спины, но узнаваема. И одежда… Хотелось взглянуть на неё ещё раз. Удостовериться, что она не была плодом моей фантазии.

Устав от этих невесёлых мыслей, я решилась нанести повторный визит тёте Эйвана. Но не ехать же с пустыми руками и без предлога? Поэтому, памятуя о её словах, я захватила одну из своих собственных работ – небольшой пейзаж с белыми классическим бельведером у озера. Помню, что вдохновилась на её написание Кинкейдом и даже попыталась скопировать стиль. Но я не была стопроцентным подражателем и вложила немало от себя. Поэтому отчасти было любопытно, как Элина оценит её.

На пороге меня снова встретила Кларисса. На этот раз она показалась более улыбчивой и дружелюбной. Проводив меня в небольшую светлую гостиную к Элине, женщина удалилась.

Сегодня тётка Эйвана была в голубом летящем одеянии, крупные бордовые браслеты обхватывали её запястья, в ушах колыхались серьги–кольца.

– Привет, Грейс, – она улыбнулась мне и кивнула на диван. – Чай? Кофе? Лимонад?

– Привет, нет, спасибо.

Я не была настроена вести светские беседы, но Элине, видимо, хотелось пообщаться. Казалось, она не заметила моего отказа и уже через мгновение разливала чай в аккуратные маленькие чашечки из невесомого дорогого фарфора.

– Кстати, Эйван звонил, – пожимая плечами, заметила она, – но я не стала говорить о твоём визите, милая.

Я непонимающе посмотрела на неё.

– Ты не просила ему ничего передать, – её тёмные выразительные глаза с любопытством смотрели на меня, – так ли?

– Ну, да, – соглашаясь, протянула я, крутя чашечку на блюдце. Затем тихо откашлялась. – Как... как у него дела?

Я не хотела упоминать о его девушке, слава Богу, Элина тоже промолчала.

– Отлично. Впрочем, ты можешь сама позвонить ему и узнать о его делах.

Посмотрев под ноги на яркий восточный ковёр, я промямлила.

– Не могу, у меня нет его номера.

– Ну, так это не проблема, – махнула рукой Элина.

Браслеты на тонком запястье мелодично зазвенели, когда она отставила чашечку, встала с диванчика и, подойдя к небольшому столику, достала блокнот для записей и ручку. Затем что–то быстро нацарапала в блокноте.

– Вот его номер, – протянула она мне листок. – Позвони, если он всё ещё нужен тебе.

«Если он всё ещё нужен мне», – повторила я про себя.

– Хорошо, спасибо, – кивнула я и, крепко сжав клочок бумаги в пальцах, надёжно спрятала его в сумке.

– Давай, взглянем, что ты нам принесла? – улыбнулась Элина.

Опустив чашку с чаем на стеклянный столик между нами, я засуетилась.

– Да–да, сейчас, – схватилась я за чехол с картиной, но застыла, прикусив нижнюю губу. Если я сейчас достану картину, то не увижу ту, ради которой пришла. – Может быть, посмотрим её в студии, – аккуратно предложила я.

– Ты права, там больше света, – женщина махнула рукой и вышла из комнаты.