Одна откровенная ночь
Шрифт:
И вот опять.
Смех.
Смех Нан.
Поворачиваю голову направо и вижу еще четыре занятых кровати.
Вот и она, сидит в кресле рядом с больничной койкой и смотрит телевизор. Волосы идеально уложены, на ней ночная рубашка с оборками. Я иду к бабушке, любуясь этой картиной, пока не добираюсь до изножья кровати. Она переводит взгляд сапфировых глаз с телевизора на меня. Такое ощущение, что меня привели в чувство электрическим разрядом.
— Моя дорогая девочка. — Ее рука тянется ко мне, а мои глаза наполняются слезами.
— О боже, Нан! —
— Оливия! — Миллер подхватывает мое шатающееся тело и быстро ставит на ноги. Я теряю рассудок от количества переживаний, с которыми нужно справиться. Миллер осматривает меня и заглядывает мне через плечо. — Черт возьми, — выдыхает, заметно расслабляясь.
Он думал о том же, о чем и я. Что она умерла.
— Именно! — огрызается Нан. — Заявляетесь, устраивая беспорядок, и еще сквернословите на всю округу! Из-за вас меня выгонят отсюда!
Я таращусь на нее, а кровь снова начинает бежать по венам.
— Потому что ты сама внесла недостаточно сумятицы? — выпаливаю я.
Она с озорством ухмыляется.
— Чтоб ты знала, я вела себя как настоящая леди.
Сзади раздается смешок, мы с Миллером оборачиваемся и видим медсестру.
— Настоящая леди, — задумчиво произносит та, высоко поднимая брови, так что они почти достигают линии роста волос.
— Я оживила обстановку, — возражает Нан, привлекая наше внимание. Она показывает на остальные три кровати, занятые хилыми старичками. Все они спят. — Во мне больше жизни, чем в этих троих вместе взятых! Уверяю вас, я пришла сюда не умирать.
Я улыбаюсь и смотрю на Миллера, который глядит на меня сверху вниз с блеском в глазах.
— Крепкий орешек. — Он улыбается мне ослепительной белозубой улыбкой, из-за которой я чуть снова не хватаюсь на штору.
— Знаю, — ухмыляюсь ему и устремляюсь в объятия Нан, не потрудившись обойти кровать. — Я думала, ты умерла, — говорю ей, наслаждаясь привычным ароматом стирального порошка, пропитавшим ткань ночной рубашки.
— Смерть выглядит гораздо привлекательней, чем это захолустье, — ворчит она и получает от меня заслуженный толчок. — Ой, аккуратней с проводами.
С резким вдохом я отшатываюсь назад, мысленно ругая себя за беспечность. Нан может и храбрится, но попала сюда не просто так. Я смотрю, как она тянет за шнур на руке и ворчит под нос.
— Часы для посещения заканчиваются в восемь, — вмешивается медсестра, обходя кровать, чтобы помочь Нан, — вы можете вернуться завтра.
У меня замирает сердце.
— Но мы…
Миллер предупреждающе берет меня за руку, останавливая протест, и поворачивается к медсестре.
— Не возражаете? — Он отходит от кровати, жестом приглашая медсестру следовать за собой. Я потрясенно наблюдаю, как та с застенчивой улыбкой покидает нишу, скрываясь за шторой. В недоумении смотрю на Миллера, но тот лишь пожимает безупречными плечами и идет следом. Он, может, и выглядит утомленным, но все еще привлекает внимание. И только что выиграл мне немного времени, так что мне все равно, если медсестра
Чувствуя на себе изучающий взгляд, я отворачиваюсь от уходящего Миллера и смотрю на свою бесстрашную бабушку. У той снова озорной вид.
— В джинсах его булочки смотрятся еще лучше.
Закатываю глаза и сажусь на кровать напротив нее.
— Я думала, тебе нравились хорошо одетые молодые люди.
— Миллер и в мешке будет выглядеть восхитительно. — Она улыбается и берет меня за руку, сжимая ее в своей. Как бы безумно это не выглядело, учитывая кто из нас болен, но жест выходит успокаивающим и заставляет задуматься, как много знает Нан. — Как ты, милая?
— Замечательно. — Не знаю, что сказать, точнее, что еще можно сказать. Она должна быть в курсе и все такое, но правда ли ей следует знать это сейчас. Надо поговорить с Уильямом.
— Ммм… — Бабушка подозрительно смотрит на меня, и я ерзаю на кровати, стараясь не встречаться с ней взглядом.
Надо ее отвлечь.
— Тебе не понравилась отдельная палата?
— Не начинай! — Она отпускает мою руку и садится обратно в кресло, хватает пульт и наводит на телевизор. Экран темнеет. — Я по горло сыта этой комнатой!
С легкой улыбкой гляжу на другие кровати, думая, что теперь, скорее всего, Нан кормит с рук этих бедолаг. Медсестра-то уж точно выглядит наевшейся досыта.
— Как твое самочувствие? — спрашиваю я, оборачиваясь к ней, и вижу, что она возится с проводами. — Оставь их!
Нан в раздражении хлопает ладонями по подлокотникам.
— Мне скучно! — вопит она. — Еда просто отвратительна, и меня заставляют мочиться в горшок.
Я хихикаю, зная, что ее тщательно оберегаемому чувству собственного достоинства нанесен существенный ущерб, и она не в восторге от этого.
— Делай, что велено, — предупреждаю я, — ты оказалась здесь не просто так.
— Из-за легкого укола в сердце вот и все.
— Ты как будто о свидании говоришь! — смеюсь я.
— Расскажи мне о Нью-Йорке. — Мой смех стихает в ту же секунду, и я неловко ерзаю, соображая, что можно поведать. Ничего не приходит в голову. — Я попросила тебя рассказать о Нью-Йорке, Оливия, — говорит Нан успокаивающе, и я решаюсь взглянуть на нее, надеясь, что выражение ее лица соответствует тону, — а не то, как ты там оказалась.
Наверное, мои губы побелели из-за того, как сильно я их сжала, стараясь сдержать волнение, которое так и норовило перейти в рыдания. Сложно представить, что можно полюбить ее еще сильней.
— Я так по тебе скучала. — Мой голос срывается, и я позволяю бабушке заключить себя в объятия.
— Дорогая девочка, мне тебя ужасно не хватало, — вздыхает она, прижимая меня к мягкому телу, — хотя я и была занята тем, что кормила трех крепких мужчин.
— Трех? — бормочу ей в грудь.
— Да, — Нан разжимает объятия и убирает с моего лица копну волос, — Джордж, Грегори и Уильям.