Одна Зима на двоих
Шрифт:
— Отведи ее к Орладе, — на ходу обронил Хасс и пошел дальше, не сбавляя шага и не оборачиваясь.
Ким смотрела ему вслед вплоть до того момента, как высокая фигура скрылась между шатров, а потом уныло поплелась за прихрамывающим старым рабом.
Он был молчалив и замкнут, в его глазах не осталось ни огня, ни желания бороться, только смирение и обреченная тоска. Рядом с ним было неудобно, как-то горько, а еще страшно, потому что одолевали мысли о дальнейшей судьбе и о том, не станут ли со временем ее глаза такими же грустными и безучастными
Старик неспешно вел ее по узким пыльным проходам и порой казалось, что он даже не помнил куда идет. Останавливался, озирался по сторонам, словно не понимал, где находится, потом досадливо вздыхал и шагал дальше. Ким молчаливой тенью шла следом и, пользуясь тем, что ее провожатый витал в своих мыслях, заглядывала в один проулок, в другой, поспешно оббегала вокруг шатров, мысленно составляя карту лагеря. Все это могло пригодиться потом, во время побега.
Шмыгнув в очередной отворот, она выскочила на небольшую пустынную площадку. Здесь не было ничего, кроме трех высоких столбов вбитых в землю. На разной высоте к ним крепились массивные железные кольца, а на них — цепи. Они лениво покачивались и чуть слышно звенели, задевая звеньями друг о друга.
Два столба были пустыми, а возле центрального на вытянутых руках был подвешен человек. Его ноги едва касались земли, голова безвольно склонилась вперед, а над разодранной спиной, покрытой коркой запекшейся крови, кружил целый рой мух.
Ким зажала себе рот руками, но отвести взгляд так и не смогла.
— Куда ты пропала? — старый раб был недоволен, что пришлось за ней возвращаться.
— Здесь… — она слабо махнула рукой, указывая на столб и бесчувственного пленника.
Раб равнодушно смотрел на несчастного:
— Он провинился. Заслужил. Идем.
Может, для остальных это было в порядке вещей, но для Ким, всю жизнь прожившей в долине Изгнанников, где самое большое наказание за провинность — это сырая келья и отсутствие еды, такая картина вызвала отвращение и ужас, пробирающий до самых костей.
Это как надо было провиниться, чтобы словно животное привязали к столбу, высекли до кровавого месива и оставили под палящим солнцем?
В этот момент мужчина застонал. С трудом поднял лохматую голову и мутным, осоловевшим взглядом уперся прямо в Ким. Запекшиеся окровавленные губы скривились и с них сорвался невнятный шелест. Невозможно было разобрать ни слова.
Он снова что-то просипел, обращаясь к ней.
— Идем, — старик уже пошел прочь, — не трать на него свое время.
Но вместо того, чтобы следовать за ним, Ким аккуратно подступила к изувеченному человеку. Вблизи он выглядел еще хуже — один глаз заплыл и налился синевой, нос — сплошное месиво, губы разбиты.
— Дрянь, — просипел он, когда Ким оказалась достаточно близко, чтобы разобрать его слова, и столько в них было злости и бессильной ярости, что она испуганно отпрянула, только теперь узнав в нем того самого воина, который ночью ворвался в шатер к рабыням и повалил ее на землю. Того самого, которого
— Где ты там? — скрипучий голос старого раба доносился уже издалека.
— Иду, — Ким словно вынырнула из мутного болота и бросилась прочь от позорных столбов, а ей вслед доносилось невнятное мычание.
Вскоре они добрались до уже знакомых серых шатров, среди которых парили котлы. Послушные рабыни закидывали в них грязные вещи и развешивали по веревкам уже постиранное.
Все было по-прежнему. Кроме одного. У Лары больше не было серебряного ошейника. Серая как мышь, осунувшаяся, она только зло скрипела зубами в ответ на любопытные взгляды других хвелл, а при виде Ким вообще пошла бардовыми пятнами и глянула с такой лютой ненавистью, что стало не по себе.
— Из-за тебя все! Гадина! — прошипела она, улучив момент, когда рядом никого не оказалось, — подстилка кхассерская. Небось всю ночь ноги перед ним раздвигала и жаловалась.
— Отстань!
Лара схватила ее за руку, не позволяя уйти:
— Думаешь, я тебе это так просто спущу?
— Я ничего не делала, — Ким попыталась вырваться, но ее противница была выше, сильнее и злее.
— Посмотри на меня, — она дернула себя за медное кольцо, — я несколько месяцев жилы рвала, пытаясь добиться расположения Орлады. А ты, все это сломала, своим появлением!
— Никто не заставлял тебя вчера издеваться надо мной…
— Ты всего лишь никчемная хвелла, которую Хасс притащил из долины, всего лишь трофей, рабыня…
— Лара! — раздался грозный оклик.
К ним неспешно приближалась Орлада, затянутая в темные одежды, словно почтенная вдова.
— Тебе мало? Не разочаровывай меня еще больше, — голос надсмотрщицы был студеным, как снега на горном перевале.
— Я просто…
— Еще слово и я посажу тебя на цепь.
Лара испуганно прикоснулась к своему блеклому ошейнику.
— А теперь пошла работать. Ужин тебе сегодня не положен, я уже отдала распоряжение.
— Слушаюсь, — проблеяла бывшая рысса и поспешно умчалась к дымящим котлам.
Ким тоже хотела уйти, но Орлада не отпустила:
— Так-так-так, — произнесла она, неспешно вышагивая вокруг пленницы, — похоже, я недооценила твою важность для кхассера. С утра он мне доходчиво объяснил это еще раз.
Разноцветные глаза опасно блеснули. Похоже, Хасс разогнал всех, кто был причастен к вчерашним событиям.
— Простите.
Орлада угрюмо хмыкнула и взяла ее за руку, разворачивая ладонью кверху.
— Надо же белоручка какая. С этого дня ты больше не подходишь к котлам. Я отправлю тебя на походную кухню. Будешь разносить еду, а потом собирать грязную посуду. Уж на это твоих никчемных сил должно хватить.
Походная кухня располагалась в другой части лагеря. Рабов здесь было гораздо меньше — два крепких хвелла таскали тяжёлые котлы, несколько женщин драили посуду. И все. Продуктами и приготовлением пищи занимались исключительно вольные.