Однажды орел…
Шрифт:
Мессенджейл сдержанно кивнул.
— Мы продвигались правильно. Гавайи, поход коммодора Перри в Японию. Но потом мы стали излишне сентиментальны. Путь к предначертанному нам самой судьбой будущему преградило географическое препятствие — Тихий океан. Мы остановились и замкнулись в себе, и это было в высшей мере глупо. Нам следовало бы тогда продвинуться до Манилы — не в результате каких-нибудь случайностей на полях сражений — и установить свое господство на Борнео, на Новой Гвинее, возможно, даже в Новой Зеландии и Австралии. Не пугайтесь, мы говорим сейчас о движении народов, а не о какой-то романтизированной концепции представительной
— Кот, — снова воскликнула Томми, — в вас нет ничего армейского! Вам следовало бы служить на флоте, а не в армии.
Мессенджейл самодовольно улыбнулся:
— А знаете, возможно, вы совершенно правы. В действиях флота существует какая-то законченность, какое-то ощущение большой стратегии, которые вы никогда не испытываете в действиях наземных сил. Не вздумайте, впрочем, сказать об этом Фаркверсону — он разгневается, выйдет из себя и начнет стучать стеком по столу. Плохо, если он обрушится на Сэмюела, в то время как виноват буду я.
— А не затронем ли мы интересы голландцев и англичан, если будем следовать этим курсом? — спросил Дэмон.
— Разумеется. Начало века характеризуется многочисленными столкновениями: между англичанами и французами чуть было не разразилась война из-за Сиама, голландцы и португальцы повздорили из-за острова Тимор, даже Соединенные Штаты поскандалили с англичанами и немцами из-за островов Самоа. Это была лучшая пора расцвета господства Запада, апофеоз империализма. И нам следовало бы возглавить его, а не плестись в хвосте, как делали мы. Неужели вы не представляете? Гигантский клин в океане — от Новой Гвинеи до островов Рюкю, направленный на огромный вспухший живот побережья Китая. Вот куда нам нужно было двигаться. Но вместо этого наши головы были забиты туманными идеями о международном братстве и самоопределении всех народов.
— А что вы скажете относительно Drang nach Osten? [53]
— Противная волна. Аномалия. Обречено на поражение в самом зародыше. Такое движение никогда не завершалось успехом Сэмюел. С теми немногими немцами, которые пытались обосноваться на востоке, происходило всегда одно и то же — они славянизировались. Восточные пруссаки больше азиаты, чем народы Западной Европы, об этом говорит их мистическая горячность, их неслыханный фатализм. Они дорого заплатили за то, что плыли против течения. Поэтому и наши экспедиционные войска потерпели в семнадцатом году фиаско — мы не более в состоянии навязывать свои доктрины Европе, чем солнце начать вращаться в обратном направлении… — Посмотрев на Сэма и Томми, Мессенджейл неожиданно заявил: — Пожалуй, довольно этого непредусмотренного теоретизирования.
53
Натиск на Восток ( нем.).
— О, нет, нет! — запротестовала Томми. — Когда вы говорите, я чувствую себя кем-то вроде Бисмарка или Клемансо. Перекраивающей карту мира…
— Скажите лучше, как поживает ваш отец?
— Очень хорошо. Счастлив и всем доволен. Преподавание, видно, ему по душе. Говорит, что новое поколение намного способнее, чем он предполагал.
— Замечательный человек ваш отец, — сказал
От удивления Томми быстро замигала.
— Нет, никогда, насколько я знаю.
— Жаль. Представляете его в роли государственного секретаря? Сочетание воли и такта…
— О да, он был бы в своей стихии. — Ее глаза засияли. — Проявил бы свой особый стиль…
— Вот именно.
— Но он никогда и ни в какой форме не стремился к этому. Он почти такой же в этом отношении, как и Сэм. Папа всегда считал и считает, что офицеры должны быть вне политики.
— Да, это старая традиция. Но теперь она меняется.
— А Сэму, после такого триумфа в военном суде, надо было бы переключиться на политику, — продолжала Томми. — Но он никогда не сделает этого. Почему люди так упрямы?
— Неизбежное слабое место человека, — сказал Мессенджейл, поднеся Томми зажженную спичку и наблюдая, как медленно опустились ее ресницы. — Вы же не хотите, чтобы у нас не было слабых мест вовсе?
— Но есть люди и без слабых мест, — ответила Томми. — У вас, например, слабых мест я не вижу…
Мессенджейл отметил про себя, что Томми вызывает в нем приятное, все более захватывающее его, волнующее чувство. Он взял нож и начал ритмично поворачивать его тремя пальцами правой руки.
— Видимо, это оттого, что вы недостаточно знаете меня, — сказал он беспечно.
После ужина они разделились: женщины отправились в гостиную, а Мессенджейл и Дэмон пошли в кабинет с окнами на север, из которых был виден дворец губернатора. Некоторое время они бесцельно болтали о пустяках.
— Не желаете ли сыграть в шахматы? — предложил Мессенджейл.
— С удовольствием, майор, если хотите.
Рэймон принес шахматы, бутылку «Грэнд Марниер», бокалы, и они начали партию. По тому, как человек играет в шахматы, о нем можно сказать многое. Он может или торопиться и делать необдуманные ходы, или быть слишком самоуверенным, или лишенным воображения, или робким, нерешительным, и вы быстро — за какой-нибудь час — поймете, с кем имеете дело, с такой же уверенностью, как если бы вам удалось прикоснуться рукой к самой сокровенной части души этого человека. Мессенджейл, подобно Рейю Лопесу, любил предпринимать наступление всеми силами на широком фронте. Он выдвигал каким-нибудь неортодоксальным приемом своих коней и слонов и создавал таким образом необычную позиционную ситуацию, открывавшую возможности для широкой фронтальной атаки; иногда, впрочем, он предпочитал располагать свои фигуры позади замысловатого сицилианского или голландского оборонительного рубежа с тем, чтобы позднее нанести ими сокрушительные удары на обоих флангах; наблюдая прищуренными глазами за вызванным этими ударами оцепенением противника, Мессенджейл, несомненно, испытывал удовольствие.
Дэмон, однако, обычно лишал его такого удовольствия: он никогда не впадал в панику, никогда не поддавался искушению брать хитроумно приносимые в жертву пешки и не позволял запугать или обмануть себя ложными атаками. Иногда он, разумеется, шел на риск, но лишь после тщательной оценки возможных последствий. И если ему приходилось прибегать к обмену фигурами, он делал это с обдуманной осторожностью, неохотно, всякий раз как бы взвешивая важность и ценность отдаваемой фигуры. К тому же Дэмон обладал воображением, был невероятно настойчивым и никогда не упускал из виду преследуемой цели.