Однажды, в давние времена…

Сиратори Каору

Он не мигая смотрел, как она пытается собрать волосы в узел, закрепить их узеньком голубым пояском от сарафана… И очнулся лишь когда Катя, ударив рукой по воде, обдала его дождём сверкающих закатным пламенем брызг.

– А меня нельзя, у меня волосы намокнут! – крикнула она через плечо, убегая дальше, навстречу катящимся к берегу волнам.

Он кинулся за ней следом… Солнце только-только начало погружаться в море, и они медленно плыли навстречу этому огромному, пылающему на фоне багряного неба золотому диску…

– Кать, стой, – схватил он её вдруг под водой

за руку. – Ты зелёный луч видела когда-нибудь?

– Я вообще на море в первый раз.

– Я в третий, но тоже ни разу ещё. Говорят, надо чтоб волн почти не было. Вот как сейчас…

– Ты думаешь? Я слышала, это бывает так редко, что шансов у простого человека почти никаких.

– Это д-дубли у нас простые! – решительно отмёл её сомнения Андрей. – А мы с тобой, может, особенные.

Они повисли неподвижно в воде и молча смотрели, как последние остатки солнца быстро опускаются за горизонт. Вот от него осталась одна только узенькая полоска, вот уже совсем почти ничего… И в этот момент, когда, казалось, оно окончательно исчезнет, на самой линии горизонта, где море сходится с небом, как будто вспыхнул изумрудный прожектор…

В наступивших сумерках они ошарашенно глядели друг на друга…

– Ты видела, нет, ты видела?! – первым опомнился Андрей. – Кать, ну скажи, что ты тоже видела. Что это – не галлюцинация.

– Я видела… – прошептала она в ответ.

– Ну вот! Я же говорил, а ты не верила!

Не сговариваясь, они развернулись и поплыли назад, к чернеющему вдалеке берегу – где сходу повалились на тёплый ещё после дневного зноя песок…

– А они там всё пляшут… – как показалось Андрею, с сожалением, отметила Катя.

В ночной тишине со стороны пансионата по-прежнему доносилась едва слышная музыка.

– Хочешь вернуться?

– Вернуться? А, нет… Я ж и косметику всю смыла уже. Да и волосы намокли-таки слегка. Подумала просто, вот не поцапайся мы тогда, тоже наверняка там бы сейчас сидели. Или я одна сидела, а ты ушёл… Как иногда странно жизнь поворачивается…

* * *

Какое-то время они лежали молча, думая каждый о своём…

– Ну, чего уставился? – Катя заметила краем глаза, что Андрей смотрит на неё, и скорчила ему рожицу.

Вопрос, очевидно, застал его врасплох.

– Ты… – он запнулся, словно не зная, что сказать. – Слушай, а я чего понять не могу: почему русалки есть, а русалов нет? Вот ты как думаешь?

– Что значит, нет? Сказку «Русалочка» помнишь? Папа её, морской царь, по-твоему, кто был? А по-английски для них даже слово специальное есть, merman.

– Хм, действительно… А русалка тогда, значит, merwoman будет?

– Mermaid. Морская дева. Правда… если она замуж выйдет… Нет, нигде не встречала, как замужних русалок зовут.

– Ну ладно, это у них. A у нас почему тогда одни русалки?

– Так кто ж его знает, – пожала плечами Катя. – Или вот, поняла! Потому что у них русалки морские, натуральные. А наши – пресноводные и получаются из утопленниц.

– А из утопленников тогда кто получается? – ехидным голосом поинтересовался Андрей.

– Никто. Не заслуживают они.

Хотя, нет, получаются. Водяные. Зелёные, склизкие и все в тине – съел? Но ты ведь о чём-то другом начал – перед тем как на русалов переключился.

– Да нет, ни о чём… – казалось, он опять ищет тему. – Цвет у тебя неправильный, не русалочий.

– У купальника, что ли? Так это от породы зависит. Вот в Японии, например, у русалок чешуя как раз золотая, как у карася. Они у них, правда, другие немножко… Но зато, говорят, – Катя плотоядно облизнулась, – довольно вкусные.

– Японцы русалок едят?! – Андрей вытаращил на неё глаза. – Врёшь!

– Ничего не вру. То есть они их не то чтобы регулярно едят – это плохой приметой считается, даже и просто ловить. Но вот есть такая легенда. Поймал однажды один рыбак странную рыбу, какой ни разу в жизни ещё не видел. И позвал всех друзей на ужин. Но те заметили, что у рыбы этой – человечье лицо, и договорились не есть её, а незаметно спрятать угощение и по дороге домой выбросить. Только один из гостей напился пьяным и всё позабыл, а когда вернулся домой, накормил этой рыбой свою маленькую дочь. И в результате, когда та выросла, то совсем не старилась – оставалась всё такой же молодой и красивой.

– Так а плохого-то в этом что?

– Ну как… Вышла она замуж, муж состарился и умер. Дети, со временем, тоже. И так – несколько раз. В конце концов она монашкой стала и дожила до восьмисот лет.

– Так надо было просто ещё одну русалку поймать, на всю семью. Странные люди. А где ты это вычитала всё?

– Не помню уже точно. Я всем японским с детства увлекалась. И, меж-ду про-чим, – Катя сделала горделивое лицо, – язык учила.

– Японский?! – в глазах Андрея застыло восхищение. – Не врёшь? Класс! А напиши что-нибудь иероглифами.

Она села и не без самолюбования изобразила пальцем на песке стрелочку вверх и что-то вроде избушки на курьих ножках.

– Ningyo. Русалка.

– Здорово!.. Кстати, о японцах. Песня, под которую мы танцевали – ты знаешь, что она на самом деле с ихней драная?

Ну правильно. Вот откуда был тот секундный приступ неловкости, что она испытала тогда. И который слишком старательно, может быть, поспешила подавить…

– Знаю… – немного рассеянно ответила она. – «Koi no bakansu»…

– Что ты сказала? – не понял Андрей.

Катя решительно тряхнула головой. Да ладно, ещё из-за таких глупостей волноваться будет.

– Песня так называется, по-японски. А по-нашему – «Каникулы любви».

– Точно! Так она у меня на кассете есть. А напиши название.

– Koi… – вывела она замысловатый иероглиф. – Это – «любовь». No… Окончание родительного падежа – японский в этом больше на русский похож, чем на китайский или английский. Bakansu. Это пишется по слогам, потому что иностранное слово. Искажённое французское «vacances». И знаешь, что ещё смешно? Точно так же – «koi», – Катя быстро написала рядом ещё один иероглиф, – произносится по-японски «карп». И потому он считается символом любви. Только я думаю, это сравнительно недавно пошло – после того, как цветных карпов вывели.