Одного поля ягодки
Шрифт:
Он встал и пошел к выходу.
— Куда? — удивленно пробормотал Обрубок. — Ты же так хотел знать, где Жаба…
— Да я и так это знаю, — грустно сказал парень, оборачиваясь. — Просто некоторое время назад вы заставили меня на одно мгновение потерять человеческий облик. Только один миг, и я почти перестал быть собой. Более того, я стойко презирал себя в течение последних двух лет, мечтая об одном… О том моменте, когда я снова вас увижу. И смогу победить то, что вы во мне поселили, — собственную неуверенность. Собственный страх. Мне казалось, что вы всемогущи вместе с Жабой.
Итак, сказать, что Лео Шехтер был красивым малым, было так же пошло и невыразительно, как обзывать «красивым антиквариатом» шедевр античности.
Он был прекрасен, этот парень. Честно говоря, на его месте я бы не стала зарабатывать на жизнь скромным переводчиком, а потребовала, чтобы мне платили за посмотр! Просто полюбоваться на такое совершенство — и все. Думаю, желающих было бы достаточно для его безбедного существования!
После этого глубочайший интерес этой «мамзельки» к скромному моему достоянию в виде Пенса был куда как странен!
Пенс, бедняга, рядом с красавчиком Лео померк. Впрочем, он, как я заметила, вовсе не был этим озабочен. Ему явно было наплевать, моему меланхолично-молчаливому другу, что он померк. Сомневаюсь, что Пенса вообще что-то может вывести из себя, а если это случится, он постарается не показывать вида, что внутри него бушуют страсти.
— Этти! — воскликнул Лео с порога и бросился к ней, после чего состоялись непременные и пламенные объятия. Потом эта парочка принялась болтать по-французски, вызывая у Ларчика недовольное недоумение.
Я их беседу прекрасно понимала, поэтому была спокойна. Ничего криминального они не выдавали, просто трещали о любви, о том, что Этти не следовало приезжать, поскольку здесь ей угрожает опасность.
Ларчик незаметно подобрался ко мне поближе и спросил:
— О чем они?
— О любви, — пожала я плечами. — Аmour, мой друг…
— Так долго? — поразился он.
— «Принц, всех болтливей парижанки, — процитировала я возлюбленного моего Франсуа Вийона. — Им первенство принадлежит. Хоть и речисты итальянки, но и Париж не лыком шит!»
Лео обернулся ко мне с интересом.
Быть объектом его внимания было лестно, но я сделала вид, что не заметила легкого блеска в этих восхитительных голубых глазах, ясных, как летнее небо, и легкого взмаха густых черных ресниц, и этой изумленной полуулыбки, слегка раздвинувшей совершенные по форме губы.
— Она тоже любит Вийона, — рассмеялся он, причем последняя фраза адресовалась Этти.
Та сразу посмотрела в мою сторону и неожиданно широко улыбнулась.
— Это потрясающе! — проговорила она. — Значит, мы похожи не только внешне? Редко кто любит этого поэта. Для большинства он малопонятен, так как его поэзия полна парадоксов…
«Спасибо за лекцию, — кисло улыбнувшись, подумала я. — Где уж нам тут, в стране медведей, понимать высокую поэзию, а уж тем более «исполненную парадоксов»! Чтобы мы вообще поделывали без учителей с Запада?»
Впрочем,
— Наверное, — согласилась я. — Но сейчас меня волнует другое… Почему вы, Лео, только что сказали, что Этель нельзя было сюда приезжать?
— Как? — удивился Лео. — Я думал, что мсье Мальпер вам все рассказал… Или я ошибся? Этель действительно угрожает опасность, и я не знаю, что нам теперь делать дальше!
«Мне плевать, какими ты занят делами, — думала Галина Смирнова, идя по заснеженным улицам. — Или не так. Лучше будет сказать, что эта французская девчонка, как и все твои любовницы, меня не интересует. Но я не хочу ждать, когда ты выйдешь из тюрьмы, и не хочу быть женой уголовника!»
Галина Николаевна готовила обвинительную речь, которую намеревалась произнести сразу по возвращении в свой дом. Честно говоря, ее решительный уход в очередной раз не произвел на супруга должного впечатления, и она теперь возвращалась, как побитая собака, поскольку снова убедилась в том, что ей совершенно некуда податься. Не задалась ее жизнь, что ни говори! Ни друзей, ни родственников, ни самой захудалой подруги, способной выдержать ее присутствие хотя бы один день!
— Вот когда мы жили в этой вонючей коммуналке, и то было легче, — вздохнула она. — Хоть с тем ненормальным можно было поболтать! А теперь…
Она обречена на такое беспросветное одиночество, что хочется, как волчице, выть на луну.
Может быть, по этой причине ее выходки не производили впечатления на мужа — Иван знал, что она никуда не денется. Куда ей было деваться, кроме могилы?
А может, он вообще втайне мечтал, чтобы она куда-нибудь делась, но она всегда возвращалась, к его горькому сожалению?
«Что ж, — усмехнулась она. — Пусть хоть такая радость. Хоть такая — мелкая, злобная радость причинить ему неудобства».
Она уже почти приблизилась к дому и была даже рада этому, потому что очень замерзла — она больше привыкла к автопрогулкам, чем к пешему моциону. На улице шел снег, но при этом было холодно, все портил промозглый и сырой ветер, забирающийся ей под шубу.
Оказавшись в подъезде, она с облегчением вздохнула. Слава богу, сейчас она окажется в своей теплой квартире, разогреет чайник, сварит кофе и включит телевизор, забравшись с ногами в кресло и укутавшись в плед. Можно не обращать внимание на присутствие Ивана — да скорее всего этот паразит сейчас уже смылся на работу!
Вставив ключ в замок, она несколько раз повернула его, потом открыла второй замок и вошла в дом.
— Иван? — позвала она.
Никто не отозвался. Значит, его нет, с радостью подумала она. Значит, моему заслуженному отдыху ничто и никто не помешает.
Она стянула с себя сапоги и уже была готова спрятать их в стенной шкаф, как вдруг замерла, испуганно смотря на ботинки, стоявшие в этом шкафу.
Иван же не мог уйти без ботинок! Тогда почему он не отзывается?
«Может быть, он спит?»