Одного поля ягоды
Шрифт:
Когда они оказались в его спальне, Том отпустил руку Гермионы и проводил её к кровати. Слуги перестелили старые простыни на новое постельное бельё из приданого, а его комнату обставили так, чтобы она больше подходила женатой паре, чем холостяку. Гермиона упала на толстое зимнее покрывало с возгласом: «Умф!» — пока Том кидал на пол свой плащ, сбрасывал ботинки и расстёгивал мантию, а затем он вскарабкался на неё сверху.
— Гермиона, — бормотал он, целуя её в лоб, в каждую щёку и, наконец, в нежные, сладкие губы. Его руки запутались в её волосах, вытаскивая из них шпильки и отбрасывая их в сторону. — Гермиона,
Гермиона поцеловала его в ответ, потирая холодные руки о его шею и плечи. Со смехом она сказала:
— Ты не так красноречив, как обычно, Том.
— Хочешь, чтобы я сейчас был красноречив? — спросил Том. Он расстегнул плащ Гермионы и принялся за пуговицы её мантии. — Можем завязать беседу, если хочешь. Или можем завязать беседу.
Гермиона весело хрюкнула:
— О, беседу? А она будет такой же благочестивой и благоговейной, как ты обещал?
— Конечно, — сказал Том. — Я не допущу ничего иного, покуда жив.
Холодные руки на его плече остановились:
— Не знай я тебя лучше, — рассуждала Гермиона, — я бы сказала, что это строчка из романа.
— Но ты меня знаешь, — сказал Том. — И ты знаешь, что я читаю, что романы — всего лишь уютное чтиво для легковерных умов.
— Я тебя знаю, — согласилась Гермиона. — Поэтому преполагаю, что ты считаешь, что всё это слишком настоящее, чтобы быть романом.
— Именно, — сказал Том. — Прозе и не снилось это повторить, — он проскользнул по её шее губами и упивался трепетом её пульса. — Или это, — мантия Гермионы распахнулась. Том отодвинул в стороны половинки её воротника и оставил поцелуй на ямке у основания её горла. — Или это, — наконец распахнул он её расстёгнутую блузку и, задержавшись на одну минуту в своё удовольствие, чтобы полюбоваться Гермионой на своей кровати, оставил последний поцелуй прямо под нежным сатином её бюстгальтера.
— Том…
— Гермиона, — сказал Том, поднимая голову и любуясь раздетым видом его жены. Он был рад, что тон его мыслей был скрыт для всех, кроме обученного легилимента, потому что клеймо ЖЕНА ЖЕНА ЖЕНА отдавалось внутри эхом, будто в обычно слаженной работе его ума выскользнула шестерёнка. — Уверен, для нам обоим будет очень приятно. Ты мне доверяешь?
— Да, но…
— Хорошо.
— Том! — приподнялась Гермиона на локтях. — Ты говорил, что будешь считаться со мной в первый раз.
— Ну, полагаю, говорил, но…
— Хорошо, — сказала Гермиона. Хитроумным движением коленей она повернула их так, что он внезапно оказался лежащим на спине, зарывшись головой в подушки. — В этой беседе первой говорить буду я.
Одинокая лампа на каминной полке освещала лишь один участок комнаты. В тусклой полутьме покрывало было мятым, по полу разбросана одежда, а накрытое блюдо сэндвичей и ведёрко с шампанским, услужливо предоставленные слугами, оставались нетронутыми. Нежная ладонь проскользнула по голой груди Тома, и ногти сжали его сосок. От этого прикосновения он поморщился, но прокладывающая себе путь на южный фронт terra incognita рука подводила его к безумию. Он чувствовал нестерпимый жар, обжигающий его вены, заставляющий его действовать, вскочить и начать пировать сладкой, ничего не подозревающей дичью напротив. Он чувствовал норовистую неотложность так же отчётливо, как и чувствовал охватывающий его паралич из-за сдерживающей его неизвестности.
Куда
Ах! Её рука продолжала двигаться.
От нужды его дыхание стало хриплым. Гермиона хихикнула ему в ухо, а её улыбающиеся губы нежно проскользнули по его щеке. Её глаза сияли в полумраке, и они лежали в кровати вместе, лицом к лицу, кожа к коже, пока Том считал в обратном порядке от ста и напоминал себе о существовании своего превосходного самоконтроля.
Когда её рука обхватила его вокруг основания и сжала, он не удержался и вздрогнул.
— Ой! — ахнула Гермиона. — Ты уже закончил? А это всегда так быстро? Я исследовала эту тему, но мне не удалось обнаружить чёткой продолжительности в числах.
— Хн-нг, — простонал Том.
Её большой палец погладил его вверх, огибая головку и проводя прямо по отверстию.
— Ой, хм-м, — сказала Гермиона. — Теперь я поняла. Это всего лишь роса предвкушения, а не потоп удовлетворения.
— А где конкретно, — поперхнулся Том, — ты набралась этих терминов?
— В руководстве здорового брака, которое мне дала мама, — сказала Гермиона. — Ему несколько десятков лет, но, уверена, информация всё ещё актуальна.
— Смотри, — сказал Том, взяв её за руку под одеялом. — Давай я покажу тебе, что актуально. Обхвати вот здесь пальцами. Двигай вот здесь большим пальцем, прямо под ребром… Гах-х!
— Хах, — сказала Гермиона, чья коварная рука тёрла его по самым чувствительным местам, — ты прав.
— Знаю, — процедил Том сквозь зубы. — Общие руководства… Не… Касаются… Кого-то… Вроде… Меня…
Его тело сотрясала невыразимая дрожь, которая не поддавалась его контролю. От этого открытия лицо Гермионы озарила улыбка, и с самодовольным видом она вытерла липкую руку о своё бедро.
— Так вот как это происходит, — сказала она, улыбнувшись себе под нос. — Интересно.
— Это не всё, что происходит, — сказал Том. — Следом идут и другие вещи.
— Да, согласно руководству…
— К чёрту руководство, — сказал Том. — Я уже изучил всё, что мне нужно знать.
Под удивлённые писки Гермионы Том зарылся под одеяла и переполз на её сторону кровати. Гермиона с любопытством подняла покрывало, чтобы исследовать, что происходит, и когда она увидела, как Том проскользнул между её колен, её глаза расширились, а щёки стали розовыми, сгорая от стыда. Она вернула одеяла на место, а Том, как бесстрашный исследователь женских тайн, нырнул обратно во тьму.
Благодаря безжалостным тренировкам на протяжении последующих нескольких месяцев, Тома ничуть не смущало предстоящее путешествие. Его пальцы проскользнули по гладким бёдрам Гермионы, отчего она сдавленно ахнула где-то над одеялом. В коконе темноты он чувствовал, как её тело горит так же горячо, как и его собственное, жар страсти манил его так же сильно, как и её аромат. В прошлом Том заметил, что у Гермионы был отличительный запах. Что-то в её волосах и коже тянуло его к себе, особенно в летние месяцы, когда она ходила лишь в одном или двух слоях одежды, продиктованными скромностью. Сейчас её притягательный аромат был похож на него, но всё же слегка отличался. Он по-прежнему побуждал прикоснуться к ней, но настаивал на куда более… разгульном способе.