Одноклассники smerti
Шрифт:
Надя огляделась, но никаких ведер с краской или стремянок, по крайней мере на первом этаже, не увидела. Сверху, что ли, ремонтировать начали? И спросить, как назло, не у кого — консьерж закрыл свое окошко и выставил табличку «Обед», а вездесущие бабули-соседки тоже куда-то попрятались.
Ладно, будем надеяться, что на ее седьмом запах поменьше.
Надя погрузилась в лифт, приехала на свой этаж, а когда двери открылись, едва в обморок не упала. Потому что здесь оказался сущий ад — воняло даже похлеще, чем в самом вонючем цеху лакокрасочного завода. Да еще и маляр
Маляр водил кистью по стене — вот закон подлости! — как раз рядом с Надиной квартирой, и она, совсем неинтеллигентно простонала:
— Ну какого же хрена?!
Работяга только плечами пожал, отвернулся и взялся махать своей кистью с удвоенной энергией, а Надя отомкнула замок и юркнула в квартиру. Может, тут лучше?
Куда там, в коридоре было столь же мерзко, как на лестнице. Да и в ванной, где Надя посрывала с себя пропыленную одежду, ощущался явственный запах краски. Плакала ее мечта о пенной СПА-процедуре — разве в такой обстановке расслабишься?..
И Надя, злая и несчастная, поплелась на кухню. Быстренько выпить чаю, отдышаться — и бежать. Неизвестно, правда, куда. Наверно, в первый попавшийся бар, только обязательно с кондиционером.
Но едва она чиркнула спичкой, еще даже огонек не вспыхнул, как поняла: что-то случилось. Цунами. Смерч. Бора. Вихрь. Оглушительный, будто от камнепада, рев.
Надя почувствовала, как незримая сила отрывает ее от пола… и куда-то несет… по воле рока. Без всякого с ее стороны контроля.
Как тогда, десять лет назад. Когда Ирина вдруг прибавила газу, и милицейский «Форд», не ожидавший от скромной «девятки» подобной прыти, слегка подотстал.
Десять лет назад. Надя
Ленка Коренкова всегда смеялась над «трусихой Надюхой», но сейчас, кажется, перепугалась не меньше ее. Пищит жалобно:
— Ирка! Что ты делаешь? Остановись!
Но Ирина лишь зубы стиснула. Нещадно терзает движок, мчится наперерез глубокой ледяной ночи… И, похоже, ощущает себя то ли Шварценеггером, то ли Никитой.
А милицейский «Форд» явно оправился от первого шока. Легко нагнал нарушителей, снова уперся им в хвост. Мужской голос монотонно бубнил в матюгальник:
— Немедленно примите вправо! Остановитесь!..
И вдруг в сердцах сорвался:
— Что вы творите, дуры?!!
«Надо бы руль у Ирки перехватить», — думает Надя.
Но как с заднего-то сиденья это сделать? Еще хуже может получиться, неудачно дернешь — и авария. А Ленке говорить тоже бессмысленно, она в машинах ничего не понимает, водить не умеет, только пассажиркой кататься любит.
И Надя в отчаянии кричит:
— Ирка! Ты ж всех нас под тюрьму подводишь!..
Но подруга — вся в азарте. Сцепила зубы:
— Ничего! Уйдем!..
Резко — милицейский «Форд» такого маневра явно не ожидал — она свернула направо, в междворовый проезд. И, хотя дорога вся в выбоинах, еще больше увеличивала скорость.
— Ир! Бесполезно! — продолжает кричать Надежда. — Они видели номер! Они видели нас! Только
— Ни хрена! — возражает упоенная бегством одноклассница. — Одно дело — в машине нас взять! И другое — доказать, что это… мы… в ней были!.. Сейчас оторвемся, тачку бросим — и все, фигу им! Не мы это, и точка!!
«Девятку» отчаянно трясет, Лена Коренкова начинает плакать, Надя сама уже близка к истерике — и вдруг… Им наперерез от подъезда выдвигается старенький, но тщательно вылизанный «Запорожец». Раритетная машинка почему-то абсолютно уверена, что дорога для нее всегда свободна. Объехать «Запорожец» невозможно. А их скорость — километров семьдесят в час, тормозить бессмысленно.
— Дьявол!.. – шипит Ирина.
Инстинктивно, пытаясь избежать столкновения, дергает рулем, жмет на тормоз… «Девятку» ведет вправо, она теряет управление, визжит покрышками и, пройдя юзом с десяток метров, врезается правым боком в столб.
А сзади триумфально притормаживает милицейский «Форд».
Наши дни. Надя
Надя открыла глаза и поняла, что попала в кино. Причем фильм — дурной. Белые стены, белый потолок, окна скрыты белыми жалюзи (сквозь них пробивается свет уличных фонарей). Она сама лежит на белой же кровати, застеленной ослепительным бельем. Рядом, на светлой тумбочке, в пошлой копеечной вазе букет роскошных роз. А на краешке ее ложа примостился Дима. Очень встревоженный, бледное лицо в тон медицинскому халату. Держит ее за руку, не сводит с нее глаз. А едва Надя зашевелилась, его будто пружиной подбросило. Вскочил, распахнул дверь, крикнул кому-то:
— Она очнулась!
И завертелось: в комнатку набились другие люди, о чем-то ее спрашивают, прикасаются, теребят…
Надя смотрела на них будто сквозь толщу воды: вроде все и видно, но в тумане. И слышно, но лишь смутный рев звуков, а слов не разобрать. Однако один вопрос она все же разобрала — его задал взволнованный дядечка с плохо выбритыми щеками:
— Вы помните, как вас зовут?
— Надя… — попыталась улыбнуться она.
Однако не получилось ни ответа, ни улыбки: губы не слушались, лицо не повиновалось. Из сонма встревоженных лиц Надя выхватила Димино, и ей показалось, что он смотрит на нее не просто заботливо, а как-то виновато. Так, наверно, на калек глядят, которые без рук, без ног. А с ней что? Митрофанова, убей бог, никак не могла вспомнить, почему оказалась на этой узкой, явно больничной койке. Может, она теперь уродина еще похуже безногой?!
— Зе… — с трудом пошевелила губами Надежда.
Встревоженные лица над ней непонимающе переглянулись. Один небритый дядечка, который спрашивал, как ее зовут, догадался:
— Зеркало просит.
Она благодарно кивнула. Ура! Хотя с трудом, но получилось заставить их врубиться.
А дядька наклонился близко-близко к постели и раздельно, словно говорил с глухой или дебильной, произнес:
— Надя! С вашей внешностью абсолютно все в порядке. И со всем остальным — тоже. У вас просто сильная контузия. Сотрясение мозга. Плюс шок. И я очень прошу, возьмите себя в руки. Попытайтесь дать понять, вы меня слышите? Вы понимаете мой вопрос?