Одолень-трава
Шрифт:
— Может, хватит и этого? — взмолился Дементий.
— Слушай дальше, — все тем же менторским тоном продолжала Маша. — Одна из них будет смотреть на тебя… ну, как бы это сказать… заинтересованно, потому что ты ей нравишься.
— Она что, меня знает?
— В том-то и дело, что нет, но очень тобой интересуется… Так вот, ты по глазам, по взгляду этих девчонок должен угадать, которая именно тобой пристрастно интересуется… Ну вот, мы и пришли!
Четырехэтажный старинный, с облупившимися кариатидами, дом. Широченные лестницы с ажурными чугунными
Открыла ее небольшого росточка, седенькая, аккуратненькая, уже не молодая, но и не сказать что старая, женщина в ослепительно белом кружевном переднике.
— Здравствуйте, тетя Лина! — проходя вперед, сказала Маша. — Поздравляем!
— Здравствуй, здравствуй, Машенька. А поздравлять-то вот его надо, — этак деликатно повела рукой тетя Лина в сторону показавшегося из комнаты высокого парня в очках.
— Знакомьтесь, — деловито приступила к исполнению своих обязанностей Маша. — Тетя Лина, Борис… А это — Дёма, мой однокурсник.
Так звала Дементия разве что мать, ребята — больше Демкой, и слышать сейчас свое ласково усеченное имя из уст Маши было вдвойне приятно. По этой причине он, наверное, глупо улыбался, когда поочередно пожимал руки тети Лины и Бориса. В другом месте он бы не очень задумывался над такими пустяками — так или этак улыбнулся, велика важность! — но здесь, в таком доме, да еще и в присутствии Маши, Дементию хотелось выглядеть по возможности не хуже, чем он был на самом деле.
Тетя Лина ушла на кухню, где что-то громко шипело и трещало. А Маша, открыв свою шитую бисером сумочку, достала из нее небольшой сверток и протянула Борису:
— Это, Бобик, от нас к твоему дню.
И опять благодарно екнуло сердце у Дементия: сам-то он, дубина стоеросовая, даже и в голову не брал, что нужен какой-то подарок, и каким бы некультурным ослом (будто есть ослы культурные!) он сейчас выглядел, не догадайся Маша сказать вот это: «От нас!» Ну, Маша! Ну, молодец! Троекратно молодец!
Между тем Борис развернул хрустящий сверток, и в руке у него оказалась горящая золотом расписная братина.
— Хохлома?! — обрадованно выдохнул Борис — Братина?! Здорово!
— Подарок со значением, — в ответ улыбнулась Маша. — Знаешь, есть такое понятие: свой брат. Так вот, скоро закончишь институт, напишешь диссертацию — не зазнавайся, оставайся для нас своим братом!
— Умница ты, Маша, — растрогался Борис — Можно я тебя поцелую?
— Ты — именинник, тебе нынче все можно.
Слегка притянув за плечи, Борис чмокнул Машу в щеку. Дементий делал вид, что тоже любуется подарком, а про себя думал: что чмокнул, это ладно — такой день, а вот обнимать-то, наверное, не так уж и обязательно. Он прикинул, когда у него самого будет день рождения, и огорчился: получалось, что не скоро.
Из передней они перешли в комнату Бориса. По дороге Дементий успел заметить большую двустворчатую дверь слева и еще две двери с правой стороны, дальше по коридорчику. «Выходит, на троих четыре комнаты, — зачем-то подсчитал он. — А мы в общежитии вот в такой, как у Бобика, даже еще, пожалуй, поменьше, живем вчетвером…»
Комната Бориса обставлена так, что в ней удобно и заниматься, и отдыхать.
В креслах у журнального столика Дементий с Машей и устроились. Но едва они успели перекинуться с хозяином комнаты первыми ничего не значащими фразами, раздался звонок.
Борис вышел и вскоре же вернулся с Вадимом.
— Я думал, приду первым, а оказывается, меня уже опередили, — сказал Вадим, пожимая руку Маше и Дементию.
Дементий как-то забегал к Николаю Сергеевичу и виделся с Вадимом. Но было это вскоре после суда, Вадим выглядел подавленным, замкнутым, и разговора у них не получилось. Он и сегодня держался неуверенно и как-то нервозно: взял со столика журнал и тут же положил его, вытащил с полки книгу и, едва успев раскрыть ее, захлопнул и поставил на место. Вадим был младше Дементия на три года, а сейчас казалось, что на все десять — таким наивно-безобидным и беззащитным виделся он, что хотелось его погладить по пышно уложенным волосам и сказать: не переживай, успокойся, все будет хорошо.
Боб с Вадимом были чем-то похожи друг на друга: оба ухоженные, отутюженные, воспитанные. Но Боб в отличие от своего друга держался просто, естественно. Если бы ему еще чуть лоску поубавить да бабочку, что вместо галстука нацепил, взять за крылышки и выкинуть, совсем бы парень был хоть куда.
Прозвенел длинный звонок, а следом за ним короткий.
— Держись, это они, — шепнула Маша Дементию и встала с кресла. — Вы сидите, — это уже ко всем, — я встречу.
Она вышла, в прихожей раздались восклицания, громкий шепот, сдавленный писк, взвизг, смех и еще что-то, не имеющее названия. И вот на пороге комнаты, подталкиваемые сзади Машей, появились две красавицы.
Дементий мобилизовался, напрягся: для него начинался экзамен на внимательность и сообразительность.
Ну, что они уж больно красивы — это только с первого, самого первого взгляда показалось. И той и этой до Маши далеко-далече. Одна — светлокосая, спокойная и вроде бы где-то когда-то уже виденная — не Вика ли? Другая — тоже светленькая, блондинистая, но — живчик: хоть и не успела еще сказать ни слова, однако видно было, что сдерживать себя ей невмоготу, — не иначе Муза-Музыка.
— Знакомьтесь, — вышла из-за подруг Маша. — Этого молодого барина, что развалился в кресле, зовут Дементием…
Запоздало обругав себя все той же стоеросовой дубиной, Дементий, будто кто шилом в мягкое место кольнул, взвился с кресла, шагнул к девушкам.
— А это — Вика, — Маша имя назвала, но ни жестом, ни взглядом не указала, о ком речь: ну-ка, мол, сам шевели мозгами!
Дементий протянул руку русокосой. Та ответно положила ладошку на его крупную лапу. Теперь он припомнил, где и когда видел ее — в парикмахерской, в день приезда в столицу.
— А это — Муза, — ободренный удачно выдержанным экзаменом, уже сам Дементий назвал имя второй девушки.