Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

Сенкевич Генрик

— Я свободен.

Пан Заглоба пошел в хату и споткнулся на пороге о тело старого бочара, убитого казаками. Когда он вышел, вокруг его бедер красовался пояс Богуна, сплошь расшитый золотом, а за поясом нож с крупным рубином в рукоятке.

— Бог награждает мужество, — сказал пан Заглоба, — вот и пояс… да полный, вдобавок. А, разбойник! Надеюсь, что теперь он не вывернется. Но этот Володыевский, вот так штучка! Я знал, что он добрый солдат, но чтобы сразиться с Богуном — этого я не ждал от него. Богун мог бы просто за пояс его заткнуть, как ножик. Эх да, мал, но удал… Чтоб ему… впрочем, дай ему Бог всякого счастья! Вероятно, он не узнал Богуна, иначе прикончил бы его. Фу! Как тут порохом пахнет, не продохнешь! Ну и вывернулся же я из беды! Никогда не

приходилось бывать в такой переделке. Слава Богу! А на Володыевского нужно обратить особое внимание.

Размышляя таким образом, Заглоба уселся на пороге хлева и стал ждать.

Вскоре на равнине показались солдаты, возвращающиеся из погони, а пан Володыевский во главе их. Увидев Заглобу, он прибавил шагу и, лихо соскочив с коня, пошел ему навстречу.

— Вас ли я вижу? — издали закричал он.

— Меня, меня, — отвечал Заглоба. — Дай вам Бог всего хорошего за то, что вы подоспели с помощью.

— Благодарите Его, что вовремя, — ответил рыцарь, радостно пожимая руку пана Заглобы.

— Откуда вы узнали о том, что я нахожусь в таком отчаянном положении?

— Крестьяне с этого хутора дали знать.

— О, а я думал, что они-то меня и предали.

— Что вы! Они добрые люди. Едва и сами живые ушли, т. е. новобрачные, а что с остальными сталось, не знаю.

— Если они не изменники, то побиты казаками. Здешний хозяин лежит возле хаты. Ну, да ладно. Скажите мне, Богун жив? Убежал?

— Разве это был Богун?

— Ну да, без шапки, в рубашке; которого вы свалили вместе с конем.

— Я его ранил в руку. Какая досада, что я не узнал его. Но вы, вы, пан Заглоба, что вы-то тут сделали?

— Что я сделал? — повторил пан Заглоба. — Подите сюда и посмотрите!

Он взял пана Володыевского за руку и повел в хлев.

— Посмотрите.

Пан Володыевский сначала ничего не увидел, но когда глаза его достаточно освоились с темнотой, когда он увидел казаков, неподвижно лежащих на земле, его взяло недоумение.

— Кто убил этих людей?

— Я! — скромно сказал Заглоба. — Вы спрашивали меня, что я сделал: вот!

Молодой офицер покачал головой.

— Каким же это образом?

— Я защищался там, наверху, а они штурмовали меня снизу и через крышу. Не знаю, как долго это длилось; в битве для воина время останавливается. Но ведь это был Богун, Богун со всей своей силой. Помнит он вас, помнит и меня! Как-нибудь на досуге я вам расскажу, как попал в плен, что вытерпел и как перехитрил Богуна, но теперь я так устал, что еле держусь на ногах.

— Ничего не скажешь, — проговорил Володыевский, — вы храбро сражались; я только замечу одно, что вы хороший рыцарь, но плохой командир.

— Пан Михал, — возразил шляхтич, — об этом не время толковать. Возблагодарим лучше Творца, что он даровал нам обоим такую победу, память о которой не умрет никогда.

Пан Володыевский с изумлением посмотрел на Заглобу. До сих пор ему казалось, что это он одержал победу, которую теперь пан Заглоба хочет разделить с ним.

Но он только посмотрел на шляхтича, покачал головой и сказал:

— Пусть так и будет.

Час спустя оба наши приятеля во главе соединенных отрядов выезжали на Ярмолинец.

Из людей Заглобы не погиб ни один. Застигнутые врасплох, они не сопротивлялись, а Богун, высланный главным образом за "языком", приказал всех брать в плен живыми.

Глава VIII

Несмотря на его мужество и опыт Богуну не повезло в столкновении с дивизией (как он предполагал) князя Еремии. Он еще более утвердился во мнении, что князь действительно вышел со всеми своими силами против Кривоноса. Так говорили взятые в плен солдаты пана Заглобы, которые сами свято верили, что князь идет за ними по пятам. Несчастному атаману не оставалось ничего другого, как спешить назад к Кривоносу, но это было не так-то легко. Только на третий день около него собралась ватага казаков из двухсот с небольшим человек; остальные или полегли на поле боя, или получили тяжелые раны, или скрывались в оврагах

и лесах, не зная, что делать, куда идти. Да и собравшиеся являли печальное зрелище, все были деморализованы и готовы при первых признаках опасности разбежаться в разные стороны: настолько сильно повлиял на них налет Володыевского. А ведь это был цвет казачества, лучших во всей Сечи не отыщешь. Богун оказался в самом скверном положении: раненный в руку, разбитый, больной, он выпустил из рук заклятого врага и утратил значительную долю своего авторитета; казаки, которые накануне готовы были слепо идти за ним хоть в пекло, теперь только о том и думали, как бы унести ноги. А ведь Богун сделал все, что мог, ничего не упустил из виду, порасставил охрану и остановился на ночлег только потому, что утомленные кони не были способны идти далее. Но пан Володыевский, всю свою жизнь воевавший с татарами, подкрался ночью, как волк, и он, Богун, еле смог спастись в одной рубашке да шароварах. При одной мысли об этом в глазах его темнело, а в сердце закипала бессильная ярость. Он, кто на Черном море нападал на турецкие галеры; он, кто доходил до Перекопа; он, кто на глазах у князя, под самыми Лубнами, вырезал его гарнизон в Василевке, должен теперь бежать в одной рубашке, без шапки… даже без сабли — и ту он потерял в стычке с маленьким рыцарем. Когда он оставался один, то хватал себя за голову и кричал: "Где моя слава молодецкая, где моя подруга-сабля?". Им овладевало дикое отчаяние, он начинал пьянствовать, собирался идти на князя, ударить по всей его рати и погибнуть.

Он-то хотел, да казаки не хотели. "Хоть убей, батька, не пойдем!" — упорно отвечали они, и напрасно он, в припадке безумия, размахивал перед ними саблей, опаливал им лица выстрелами из пистолета — они не хотели и не пошли.

Земля словно уходила из-под ног атамана; но несчастья его на этом еще не кончились. Опасаясь идти прямо на юг, он кинулся на восток и наткнулся на отряд пана Подбипенты. Но чуткий, как журавль, пан Лонгинус не дал себя обойти, первый ударил по атаману и разбил его без труда, потому что казаки не хотели, драться. Затем злосчастный Богун повстречался с паном Скшетуским, который добил его окончательно, и, наконец, после долгого блуждания по степям, с ничтожными остатками своего отряда, без славы, без добычи и без "языка", он едва добрался до лагеря Кривоноса.

Но дикий Кривонос, столь страшный для подчиненных, на этот раз не разгневался. Он по собственному опыту знал, что значит иметь дело с Еремией, и поэтому ласково встретил Богуна и как мог утешал его, а когда атаман свалился в жестокой горячке, приказал ухаживать за ним и беречь его, как зеницу ока.

А княжеские рыцари, наведя страх на всю округу, благополучно возвратились в Ярмолинец, где и рассчитывали отдохнуть несколько дней. Каждый по очереди дал отчет пану Скшетускому, потом все собрались вместе за бутылкой меду, дабы излить душу в дружеской беседе. Впрочем, пан Заглоба почти никому не давал рта раскрыть. Он никого не хотел слушать и требовал, чтобы слушали только его, ведь в конце концов его приключения гораздо интереснее.

— Господа! — ораторствовал он. — Я попал в плен, это правда, но колесо фортуны ни на миг не останавливается. Богун всегда побеждал, а вот теперь мы его побили. Так и бывает на войне! Сегодня ты колотишь, завтра поколотят тебя. Но Богуна Бог покарал за то, что он на нас, сладко спящих сном праведным, напал и разбудил очень грубо. Ха-ха! Он думал, что устрашит меня своими глупыми угрозами, а на деле вышло иначе: я его так к стенке прижал, что он сразу растерялся и выболтал то, чего не хотел рассказывать. Что тут долго говорить! Если б я не попал в плен, мы с паном Михалом не нанесли бы неприятелю такого удара; я говорю: мы — потому, что здесь не обошлось и без моего участия; это я буду твердить до самой смерти. Слушайте дальше: если бы мы с паном Михалом не начали, то ему пан Подбипента не подбил бы пят, наконец, он не наткнулся бы на пана Скшетуского, или, вернее сказать, если б мы его не разгромили, он разгромил бы нас. Спрашивается, кому мы обязаны блестящим исходом дела?