Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
Шрифт:
— Молчи ты, если тебе голова дорога! — послышался ответ.
Опять воцарилось молчание, только с другой стороны долетал
— Повсюду разместились, стерегут! — проворчал Заглоба и пошел к другой стене.
Здесь стояли лошади, а казаки, вероятно, лежали на земле, потому что голоса слышались снизу.
— Мы сюда скакали сломя голову, — говорил один, — не спали, не ели, коней не кормили, чтоб не попасть в руки Еремы.
— Значит, правда, что он здесь?
— Люди, что убежали из Ярмолинца, видели
— Господи, помилуй!
— Нам нужно этого ляха с солдатами забрать и бежать.
— Как бежать? Кони и так чуть не падают.
— Плохо, братцы родные. Если б я был атаманом, я бы отрубил ляху голову и в Каменец хоть бы пешком возвратился.
— Его в Каменец повезут. Там наши атаманы поиграют им.
— Прежде вами черти поиграют! — сказал тихо Заглоба.
Из страха перед Богуном, а может быть, вследствие этого страха, он поклялся, что живым не даст себя взять. Он свободен от уз, у него в руках сабля, он будет защищаться. Убьют его так убьют, только живым не возьмут.
Топот и фырканье лошадей заглушили дальнейший разговор и, вместе с тем, внушили пану Заглобе одну мысль.
"Если б я мог пробраться сквозь эту стену и незаметно вскочить на лошадь! — думал он. — Теперь ночь; прежде чем меня заметят, я ушел бы у них из виду. По этим оврагам и лощинам и днем-то гнаться трудно, а ночью… вот, если бы Бог послал!"
Но как это сделать? Нужно было или повалить стену, а у пана Заглобы не было силы Подбипенты, или подкопаться внизу. Но и в том и в другом случае услышат, увидят и схватят беглеца за шиворот, прежде чем он успеет поставить ногу в стремя.
В голове пана Заглобы теснились тысячи планов, одинаково неудобоисполнимых.
"Нет, придется, верно, заплатить собственной шкурой", — подумал он и пошел к третьей стене.
Вдруг он ударился головой обо что-то твердое и начал ощупывать: то была лестница. Хлев служил для содержания быков. Над половиною всего строения тянулся чердак, где были сложены сено и солома. Пан Заглоба без малейшего колебания полез наверх.
Там он сел, отдохнул и начал медленно тащить к себе лестницу.
"Ну, вот я и в крепости! Даже если и другую лестницу найдут, нескоро сюда доберутся. Если я не разобью голову первому, кто сюда полезет, то позволю прокоптить себя на ветчину. О, черт их возьми, именно, они меня могут не только прокоптить здесь, но и изжарить. Ну да пускай! Хотят хлев сжечь — хорошо; живьем меня тем более не возьмут, а мне все равно, сырого меня расклюют вороны, или жареного. Только бы мне уйти от разбойничьих рук, а о дальнейшем я не забочусь. Посмотрим еще, что будет".
Пан Заглоба легко переходил от полного отчаяния к надежде. И теперь он чувствовал
"Посмотрим, что будет!" — повторил пан Заглоба и, подойдя к крыше, начал вытаскивать из нее солому, чтобы устроить себе окно на Божий свет.
Дело шло успешно; казаки все болтали под стеною, к тому же поднялся сильный ветер и заглушал шум соломы.
Скоро отверстие было готово; пан Заглоба просунул голову и начал оглядываться вокруг.
Ночь близилась к концу; на восточной стороне небосклона загоралась заря. При бледном ее свете пан Заглоба увидел, что весь двор полон лошадей, что перед хатой вповалку на земле спят сотни казаков и около колодца тоже валяются люди, а возле них, с саблями наголо, стоят несколько запорожцев.
— То мои люди… их всех перевязали, — сказал пан Заглоба. — Да! Хорошо, если б они были мои, а то княжеские. Хорошим я был начальником, нечего сказать! Завел их прямо в пасть к черту. И глаза стыдно будет показать, если Бог возвратит мне свободу. А все это отчего? Все шашни да пьянство. Что мне за дело, что крестьяне женятся? А тут еще этот проклятый мед, который больше действует на ноги, чем на голову. Все зло на свете от пьянства, потому что, если б на нас напали на трезвых, то я живо одержал бы победу и сам бы запер Богуна в хлев.
Тут взор пана Заглобы упал на хату, где спал атаман, И остановился на ее замкнутых дверях.
"О, спи, злодей, спи! Пусть тебе снится, что с тебя черти шкуру сдирают… авось, когда-нибудь это случится. Ты хотел из моей шкуры чепрак сделать; попробуй-ка влезть сюда ко мне, посмотришь, не продырявлю ли я твою так, что она собаке на обувь не пригодится? Если б мне только вырваться отсюда, если б только вырваться! Но как?"
Действительно, задача представлялась совершенно неразрешимой. Весь двор был так запружен людьми и лошадьми, что если б пану Заглобе удалось выйти из хлева, даже если бы он сумел прыгнуть прямо на одну из верховых лошадей, то и тогда ему не добраться до ворот.
Однако ему казалось, что он наполовину достиг своей цели: он был свободен, вооружен и сидел под крышей, как в крепости.
"Что за чертовщина! — думал он. — Разве я для того освободился от веревок, чтоб потом повеситься на них?"
И снова множество планов зароилось в его голове.
На дворе все более яснело. Окрестности хаты начали выступать из мрака; теперь пан Заглоба мог свободно различать группы людей на площадке: вот красные одежды его людей, вот бараньи тулупы, под которыми спят казаки около хаты.