Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
Шрифт:
— Хозяин! — наконец, крикнул Богун. — Далеко отсюда до Заборова?
— Недалеко, — ответил корчмарь. — А вы сейчас изволите ехать?
— Да.
И Богун пошел к двери, ведущей в сени.
— Позвольте! — загремел голос Заглобы.
Атаман остановился как вкопанный и, обернувшись к Заглобе, впился в него своими черными, страшными глазами.
— Чего вы от меня хотите? — коротко спросил он.
— Мне кажется, мы когда-то были знакомы. Уж не с вами ли мы свадьбу гуляли на хуторе?
— А-а, помню! — презрительно протянул казак и снова положил руку на рукоять сабли.
— Ну, и как ваше здоровье? — продолжал расспрашивать Заглоба. — Вы тогда
— А вы очень жалели об этом?
— Конечно, жалел. Компания наша увеличилась. (Тут пан Заглоба показал на Володыевского.) Вот этот рыцарь тогда приехал. Он очень желал бы поближе познакомиться с вами.
— Довольно! — крикнул пан Михал, поднимаясь на ноги. — Изменник, я арестую тебя!
— По какому праву? — спросил атаман, гордо поднимая голову.
— Как бунтовщика, врага республики и шпиона.
— А вы кто такой?
— Мне нечего говорить тебе, кто я, но ты не отвертишься.
— Посмотрим, — сказал Богун. — И я ничего не сказал бы вам о том, кто я, если бы вы вызвали меня, как рыцарь рыцаря, на поединок, но коль скоро вы мне грозите арестом, то я откроюсь: вот письмо от гетмана запорожского к королевичу Казимиру. Арестуете ли вы меня теперь?
Богун с издевкой посмотрел на Володыевского. Тот смутился и вопросительно поглядывал на Заглобу. Настала минута тягостного молчания.
— Да, — сказал Заглоба, — трудно! Коль скоро вы посол, мы арестовать вас не можем, а драться с этим рыцарем я вам не посоветую: вы уже однажды убегали от него.
Лицо Богуна побагровело; он только сейчас узнал Володыевского. Стыд и оскорбленная гордость вновь всколыхнулись в душе неустрашимого атамана. Воспоминание о позорном бегстве жгло его, как огонь. Это было единственное пятно на его славе, которую он берег больше всего, больше жизни своей.
А неумолимый Заглоба продолжал с прежним хладнокровием.
— Вы и шапку, кажется, по дороге потеряли, хорошо, что этот рыцарь сжалился над вами и подарил вам жизнь. Тьфу! Пан казак, женское у вас личико, да и сердце тоже бабье. Вы были храбры со старой княгиней и ребенком-князьком, а перед настоящим рыцарем поджали хвост! Вам только письма возить, девушек похищать, а не на войну ходить. Вот и теперь вы о сабле что-то смело заговорили, а все потому, что письмо везете. Как же нам сражаться с вами, коли вы заслоняетесь этим письмом? Скажите, пан казак, а? Хмель добрый солдат, Кривонос тоже, но среди казаков немало и трусов.
Богун быстро кинулся на пана Заглобу, а пан Заглоба так же быстро спрятался за Володыевского, но так, чтобы рыцари оказались друг против друга.
— Я не от страха бежал тогда, — сказал Богун, — а чтобы спасти своих людей.
— Я не знаю причины вашего бегства, но видел, как вы бежали.
— Я всегда готов к вашим услугам.
— Вы вызываете меня? — переспросил, прищуривая глаза, Володыевский.
— Вы запятнали мою славу, вы опозорили меня — мне нужна ваша кровь.
— Согласен.
— Volenti non fit injuria [79] , - прибавил Заглоба. — Но кто же доставит письмо королевичу?
— Пожалуйста, не тревожьтесь об этом, уж это мое дело.
— Ну, деритесь, Бог с вами, если нельзя иначе, — сказал Заглоба. — Если вам посчастливится, пан атаман, знайте, я займу место этого рыцаря. А теперь, пан Михал, подите сюда на минутку, мне надо сказать вам кое-что.
Друзья вышли вон и отозвали Кушеля с его поста.
— Вот что, — заговорил Заглоба, — дело наше плохо. У него действительно
79
Согласившемуся не содеется дурного (лат.).
80
Вроде бы (лат.).
— Вы не придумаете ли чего-нибудь? — спросил Кушель.
— Я и придумал, чтоб он сам нас вызвал. Но нам нужно свидетелей, посторонних людей. Мое предложение — подождать Харлампа. Я беру все на себя, он уступит свое право первенства и в случае нужды будет свидетельствовать, что мы были вызваны и поставлены перед необходимостью защищаться. Но и у Богуна нужно хорошенько разузнать, куда он спрятал девушку. Если же он подохнет, то ему все равно, авось, и скажет, если мы уговорим его. А не скажет, то и черт с ним. Нужно только все умно делать и не терять времени. Ох, у меня голова трещит!
— Кто же с ним будет драться? — спросил Кушель.
— Пан Михал первый, я второй.
— А я третий.
— Ну, нет, — прервал пан Михал, — я дерусь один, на том и конец. Убьет он меня — его счастье, пусть себе едет с Богом.
— О! Я уже вызвал его, — воскликнул пан Заглоба, — но если вы, господа, решите иначе, я должен буду уступить.
Богун сидел в корчме и попивал мед. Он был совершенно спокоен.
— Послушайте-ка, — обратился к нему входящий Заглоба, — у нас есть важное дело, о котором мы хотим поговорить с вами. Вы вызвали этого рыцаря — хорошо; но вам нужно знать, что если вы являетесь в качестве посла, то становитесь под защиту закона, потому что приехали не к дикарям, а в просвещенную страну. Мы можем принять ваш вызов при условии, что вы при посторонних свидетелях повторите, что хотите драться по своей воле. Сюда приедут несколько шляхтичей, с которыми мы тоже хотели драться; вот перед ними-то вы и засвидетельствуете, о чем мы вас просим, а мы, в свою очередь, даем вам рыцарское слово, что в случае благоприятного для вас исхода поединка с паном Володыевским, вы можете ехать беспрепятственно, если не захотите драться со мной.
— Согласен, — сказал Богун. — Я прикажу своим людям отвезти письмо, если сам погибну, и заявлю при ваших свидетелях, что вызов был сделан мною. А повезет мне с этим рыцарем, тогда я к вашим услугам.
Он посмотрел Заглобе прямо в глаза. Тот немного смутился и закашлялся.
— Познакомьтесь сначала с моим учеником, а потом уж и со мною. Ну да об этом рано говорить, перейдем к другому, более важному пункту. Мы обращаемся к вашей совести, не как казака, а как рыцаря. Вы похитили княжну Елену Курцевич, невесту нашего товарища, и держите ее где-то в плену. Теперь вы идете на смертный поединок и можете погибнуть; спросите самого себя, что в таком случае будет с несчастной девушкой? Неужели вы хотите погибели той, которую любите? Неужели обречете ее на позор и несчастье? Неужели будете преследовать ее и после своей смерти?